Правда, когда я сообщил маме, что завтра к нам придут цыгане, она, несмотря на свой интернационализм, отнесла к тете Любе наши фамильные ценности: серебряную ложку, бабушкино золотое кольцо и сумку с довоенными облигациями.
Барон пришел минута в минуту, но мне не удалось присутствовать при разговоре. Я успел их только представить, очень спешил в ешиву.
Я догадывался, что они будут говорить обо мне, но я не мог и предположить, что это вечер сыграет поворотную роль в моей жизни. Дальнейшие события разворачивались молниеносно. Прочитав вечернюю молитву и попрощавшись с Борухом, я вышел на пустынную улицу и пошел в направлении дома. Было тепло, в небе светила луна, пахло яблоками.
Внезапно мне почудился за спиной какой-то странный шорох. Я резко обернулся, что-то мягкое ударило меня по голове, и я потерял сознание. Я не буду описывать, как я очнулся в трясущейся кибитке, связанный по рукам и ногам, и что я пережил, увидев рядом сидящего барона, который, как ни в чем не бывало, покуривал трубку. Я не буду также пересказывать, как я горько плакал и наивно угрожал барону, поняв, наконец, что произошло.
Меня выкрали цыгане.
Не обращая внимания на мои смешные угрозы и, дав мне вдоволь наплакаться, он некоторое время молчал, а потом, развязав мне затекшие руки, сказал очень спокойно: «Понимаешь, Боря, ты нам нужен до зарезу, а угрозы твои напрасные. Я уже свое отбоялся, и мне никакая милиция не страшна. Я о тебе же беспокоюсь, сам будешь меня скоро благодарить, – продолжал барон. – А мама твоя молодец, ты думаешь, посмел бы я тебя забрать без ее разрешения?» Я даже подпрыгнул: «Что? Не врите так нагло. Моя мама ни за что бы так не поступила». «А вот и неверно, Борис. Она очень обеспокоена за тебя и больше всего опасается, что ты станешь религиозным фанатиком, как твой дружок Ленька Зерницкий», – сказал он.
«Нет, не может быть, этого быть не может, – размышлял я про себя. Но как же барон, в таком случае, узнал про Леньку? «О том, что он свихнулся на религиозной почве, знали только я и мама, и в мою душу начали закрадываться сомнения. Неужели барон говорит правду? «Да вот она здесь и твои вещи собрала в дорогу и коржиков тебе напекла», – сказал он, как бы отвечая на мои мысли и указал на чемодан в другом конце кибитки.
Да, это был мамин чемодан. Мне стало очень горько на душе. Я стиснул зубы, чтобы опять не расплакаться. «Как она могла», – думал я, глядя на причудливые тени на стенах кибитки, отбрасываемые походной керосиновой лампой.
Я чувствовал себя Иосифом, которого братья продали в Египетское рабство.
Барон задремал, убаюканный поскрипыванием колес, а я еще долго лежал и молился. Я просил у Бога, чтобы он дал мне силы и помог смириться с судьбой. Заснул я только под утро.
Барон был прав. Человек привыкает ко всему, и через месяц мне даже начала нравиться моя бродячая жизнь. Я бы мог написать роман о времени, проведенном в таборе.
За два года мы исходили всю страну вдоль и поперек, от Львова до Камчатки. Посещали все ярмарки. Я всегда пользовался неизменным успехом у зрителей. В 1966 году я даже побывал в Бухаресте на конкурсе таборной песни. Александр Петрович сам оплатил поезд и гостиницу. Я вернулся не с пустыми руками – привез первый приз – золотого коня. Вы бы видели, как блестели глаза у цыган, когда я развернул одеяло, в котором была завернута моя награда–65 килограммов чистого червонного золота, работа знаменитого румынского скульптора Иона Макриану. Барон по такому случаю закатил настоящий банкет. Сколько в тот вечер было выпито шампанского...
Вот так проходили день за днем, весело и интересно, и я бы, наверное, так и остался с цыганами навсегда, если бы не случай, который снова повернул мою жизнь в новом направлении.
А произошло следующее.
Мне было уже почти 17 лет и я был довольно симпатичным юношей, правда я и сейчас ничего, но тогда все таборные девчонки были в меня влюблены, да это и так понятно, черные кудри, голубые таза, смуглая гладкая кожа. Мы стояли тогда под Майкопом, у баронабыл день рождения – исполнилось 65 лет. Конечно, я немного выпил. А природа там была просто неописуемая: река переливалась серебром, в небе сияла полная луна, костры горели, пахло полевыми цветами.
Я для Александра Петровича тогда спел его любимую песню «Холодные цепи», а потом веселье началось. Девушки вышли в круг плясать, просто загляденье. Но я сразу заметил, что дочка барона София Назарова на меня поглядывает. Ей тоща было 19 лет. Неописуемой красоты женщина, даже не знаю, с какой артисткой можно сравнить, чтобы вы представили. Пожалуй, даже нет никого. Может, Софи Лорен в молодости могла бы немного с ней сравниться.