«Эй, послушай — заявил он, будто бы очень обо мне волновался — я тебя не понимаю! Почему ты продюсируешь таких идиотов, как Рой Блек? Ты и впрямь должен делать всё и за всех? Я бы так не смог».
На это я ответил: «Знаешь, Матиас, в чём же, собственно, наше отличие?»
А он: «Не, я не знаю».
Я: «Примерно в ста тридцати миллионах проданных пластинок».
А Матиас, как карликовая такса, что всегда стремится облаять собаку повыше себя: «Ну конечно, и музыки такой мне тоже никогда не написать».
У меня лопнуло терпение: «Знаешь что? Побеспокойся–ка лучше о своём собственном мусоре! И если ты и взаправду такой великий композитор, каким себя считаешь, попробуй написать что–нибудь для других! Посмотрим, как у тебя это получится!»
Вот так слово за слово, так что Маго пришлось встать между нами, пытаясь не допустить, чтобы я и моя переводная картинка избили друг друга. «Уберите этого идиота подальше от меня — я был в ярости — иначе за себя не отвечаю!»
На этом месте можно поставить точку в рассказе о Матиасе Рейме. Я не могу вспомнить ничего достойного внимания, разве только то, что Маго стала фрау Маца, а Матиас после своей «Verdammt, ich lieb dich» был продюсером ещё пяти разных музыкантов, и все пятеро его усилиями благополчно заглохли.
10 ГЛАВА
Надя или солнечное сияние в Гамбурге
Моя семейная жизнь складывалась по итальянскому принципу: Эрика, мать, заботилась о детях и, кроме того, была моим лучшим товарищем. Весь день напролёт, проглотив только один бутерброд с утра, я бежал на работу и вечером валился замертво в кровать. Вот такая семейная жизнь. На стороне иногда бывали вечеринки, несколько девочек, чтобы развеяться.
Если бы не это и не золотые пластинки на стене, я бы даже не знал, что живу на свете.
Как–то по пути я встретил симпатичную девушку по имени Надя. Я точно помню, мы повстречались впервые на дороге у «Kleines Faehrhaus» («Будка паромщика»), любимого кафе всех старичков и старушек в Альстере. «Вау! — воскликнул я, обращаясь к моему другу Томасу — она или никто!»
До меня не дошло, что она чёрная. Потому что когда Наддель находится не на солнце, кожа её выглядит такой же светлой, как у меня, у тебя и у смерти. Мне она показалась итальянкой. Знаю, никто не поверит, но первым, что я увидел, были её глаза — огненные, обжигающие, экзотическое лицо. Я не заметил ни её шикарной груди, ни длинных ног.
Несколько дней спустя мы снова как по волшебству столкнулись около двух часов ночи в гамбургской «Mezzanotte». На ней была чёрная юбка и красная футболочка в стиле болеро с таким шикарным вырезом, что и у бычка кровь бы закипела. Я был столь взволнован, что даже не смог толком произнести своё имя. А когда эта Надя направилась к автомату с сигаретами, я потащился за ней, как комар за своей жертвой. Она стояла у автомата, всецело поглощённая выковыриванием денег из сумочки. Я, как истинный джентльмен, спросил: «Может, тебе помочь?»
Она ответила: «Да».
Мне пришлось встать на колени, чтобы вытащить сигареты из щели. Сделал я это, потому что автомат был низок, а я боялся, что если Надя наклонится, её полненькая грудь выкатится из декольте. Потом мы побрели назад, постояли рядом, как два идиота. В конце концов, Надя взяла инициативу в свои руки и спросила: «Что ты хочешь выпить?»
Я взглянул на неё и подумал: слушай, ты не можешь заказать шампанское, для неё это слишком дорого. И сказал: «я бы выпил пива!»
Подошла официантка и принесла для меня пиво. Когда Надя собиралась расплатиться, я взглянул в её портмоне и обнаружил там только мятую банкноту в 10 марок, как раз хватило, чтобы заплатить за кружку пива. Вот это да, думалось мне, она оставит здесь свою последнюю мелочь, только чтобы угостить тебя. Этого ещё ни одна женщина не делала ради меня.
В тот же миг кто–то схватил меня за рукав с другого боку. Ах да, чуть не забыл! Я же вышел на улицу с девочкой по имени Токси, и теперь она почувствовала себя глупо и одиноко на улице. Начала кудахтать и клеваться, отреагировала, как и все цыпочки в таких случаях: «Эй, что ты там болтаешь с этой бабой? Ты же со мной! Пойдём, давай поговорим!»
Но я уже нашёл свою богиню ночи и не мог глядеть ни на кого другого. Вау! Вау! Вау! думал я, глядя на Наддель, вот это женщина!