Моё маленькое сердце было в восторге оттого, что моя новая подружка так легко справилась с витриной, полной тестов. И я ещё раз удостоверился, что она — женщина моей мечты.
Особо кусачие
Это вошло у Наддель в привычку, вместе со мной спускаться в студию, где я создавал новые песни. С девяти утра до десяти вечера она сидела подле меня на стульчике и вязала шерстяные свитера марки «особо кусачие», которые никогда никто не надевал, а потому они сразу же исчезали в шкафу. Мы каждую минуту были вместе. Если нас что–нибудь и разделяло, то только дверца туалета. Я наслаждался этой абсолютной близостью. Но меня иногда удивляло, что никто из её подруг никогда не звонил.
А однажды я случайно услышал, как она говорила своей подруге по телефону: «Слушай, Дитер запретил мне болтать с тобой». У меня челюсть отвисла.
«Слушай внимательно, девочка! — сказал я ей, это была наша первая крупная ссора, — я работаю в среде, где все лгут друг другу с утра до вечера, обманывают и пускают пыль в глаза. Мне не нужны отношения, где всё так же.
Меня это ужасно задело, что она пряталась за моей спиной, использовала моё имя, чтобы вывернуться только потому, что не хотела разговаривать по телефону. Я ощущал себя обманутым, как будто меня сделали козлом отпущения для её трусости. И, кроме того, я знал, что, если я вдруг встречусь с одним из звонивших, он точно подумает обо мне: гляди–ка, вот та самая левая личность, этот Мачо, что запирает свою подружку.
«О, нет» и «Послушай» и «Дитер, прости!» говорила Надя, «Всё было совсем не так». С ней попадёшь из огня да в полымя, а потом превратишься в пепел. Её коронная увёртка — оправдываться, что ей пришлось оправдываться. А потом ловишь себя на том, что становишься её сообщником, который подходит к телефону и говорит: «Нет, Наддель здесь нет! Нет, я не знаю, где она», а она сидит на диване напротив тебя, и просто передумала идти с кем–то куда–то. И я себя нередко спрашивал — что ты, собственно, делаешь, Болен? — и при этом меня посещало страшно нехорошее чувство.
Дымовой сигнал
Свою первую затяжку я сделал, когда мне было 15 лет, я стоял в углу школьного двора в окружении товарищей: «Гляди, попробуй–ка!» И хотя ни мой отец, ни моя мать никогда не курили, я использую это средство при стрессах, подолгу дымлю перед каждым выступлением. С Наддель всё должно было быть по–другому, и я решил отречься не только от этой, но и от многих других нездоровых привычек.
«Как думаешь, хорошо было бы нам с тобой бросить курить, начать есть побольше свежих овощей и перестать пить алкоголь?» — спросил я её.
«Да, клёвая идея» — изобразила она согласие.
Она отправилась в качестве подпевки в большое турне по России. Шесть недель мы не трогали сигареты, честно пили воду и жевали огурцы и помидоры. Эта диета такая клёвая, что невольно думаешь: и чего это мы раньше не питались так? И — это же совсем просто! И — теперь питаться только так!
Вернувшись в Берлин, я оглядел с террасы наш сад и почувствовал себя как Верная Рука, которому его верные индейцы подают дымовой сигнал: Наддель сидела на корточках среди рододендронов и жадно затягивалась. Мы поспорили, я не мог себе этого объяснить, она не могла этого объяснить, и мы решили считать происшедшее ошибкой. «Нет, нет — обещала она — это больше никогда не произойдёт».
Мы полетели первым классом «Луфтганзы» в Лос — Анжелес. Я только–только снял ботинки, опустил спинку кресла и взбил подушку, чтобы поспать, как вдруг раздалось ритмичное «йии–йии–йии» пожарной сирены. Две стюардессы бросились нервно к туалету и извлекли оттуда Наддель, которая вопреки запрету раскурила «Мальборо».
Нужно признать, что бывают лужи глубиной 3 сантиметра, они ничего не могут с этим поделать, поэтому они только лужи, а не моря. Закон природы. Наддель, если поглубже вглядеться в её рефлексию, плоска, как речная камбала. Попробуешь просверлить её — сразу же выйдешь на другую сторону. Я не хотел признать, что в ней не было совсем ничего, ни мотивов, ни убеждений, ни противоречий — вообще ничего. А если кто–нибудь попытается надавить на таких людей, как она, они прогибаются, подобно резиновым мишкам, а потом принимают прежнюю форму.
«Ладно, Наддель» — сказал я ей — «тогда кури».
Силиконовый бюст
Когда я познакомился с 22-летней Наддель, у неё уже был этот жуткий бюст. Последующие 8 лет она пыталась объяснить мне, что он у неё от природы такой, хотя я ведь не слеп и нахожусь в здравом уме и трезвой памяти.