Он пригласил нас в итальянский ресторан и изображал богача, что получалось довольно неплохо. А я всё не мог решить, что будет для него лучше. Если я ему скажу сейчас: «Не, я не стану этим заниматься», я, может быть, обижу его, но зато смогу защитить от себя самого. Но я дал Энди уболтать меня.
Мы договорились о дне, когда встретимся у него дома, чтобы обсудить песни. Мартино не хотел, чтобы я принёс демо–кассеты, как это обычно делается. Вместо этого он предпочёл фортепианные партитуры. И, кроме того, он вызвал своего собственного пианиста. А от меня требовалось пропеть все тексты. Но сперва мне пришлось вправить мозги этому дураку–пианисту. Думаю, Аль выкопал его в каком–нибудь кафе, где тот выступал. Как играть музыку — это вопрос интерпретации, а этот тип начинал так, будто исполнял классику. И я сказал: «Эй, мистер, это должно звучать более попсово, Вы же не на хит–параде в доме престарелых».
Потом Боленский встал посреди виллы Мартинхена в Голливуде, в окружении дочери хозяина, адвокатов, парочки служащих из звукозаписывающей фирмы и во всю глотку спел подряд 20 песен — частный трёхчасовой концерт. После каждой песни Аль кивал головой, ему всё безумно нравилось.
Аль прибыл из Лос — Анджелеса в Аймсбюттель в Гамбург, чтобы записать пластинку в студии 33. И, как и всем другим звёздам до него — Бонни Тайлер, Крису Норману, Энгельберту, Эроллу Брауну — Алю пришлось пройти мимо вонючих мусорных контейнеров на заднем дворе лавчонки.
Было очень приятно работать с ним, потому что у всех этих седых богатырей есть одно общее качество: они подготовлены на «пять», так, будто от этой подготовки зависит их жизнь. Это старая школа, ученики которой приходят в студию с выученными наизусть текстами, что тоже хорошо, потому что тогда легче интерпретировать. И ещё: старая гвардия намного сильнее благодарит за каждую новую записанную песню. Не «Ах и ох и большое спасибо», как говорят какие–нибудь сопляки типа Touche из Дельменхорста, которые думают, что они одни и могут придумывать музыку.
После трёх дней интенсивного пения альбом Аля «The Voice To Your Heart» был готов и Мартино мог возвращаться в Лос — Анджелес. Через три месяца в Германии состоялись пять больших выступлений по телевидению. Премьера началась с песни «Spanish Ballerina», прозвучавшей в передаче Дитера Томаса Хека «Musik liegt in der Luft» («Музыка парит в воздухе»).
Визажистке понадобилось несколько часов гримировать Аля, чтобы его можно было показать перед камерами. Его проблема состояла в том, что он выглядел ровнёхонько на свои годы. Вообще в этом нет ничего страшного, но для музыканта это смертный приговор, как, например, случилось с Шер. Родители подтвердили мои худшие опасения. Сразу после передачи они позвонили и спросили: «Слушай, Дитер, это и впрямь была такая хорошая идея?»
Альбом Мартино разошёлся тиражом всего–навсего 50 000 штук, и только один сингл, «Spanish Ballerina» добрался до 93 места в чартах, да и то лишь на одну неделю. Мы все были невероятно разочарованы, ведь уже раскатали губы на золото.
Я сказал Энди: «Я этим никогда больше заниматься не буду!» Но вот Аль Мартино не мог пожаловаться: за 50 000 альбомов плюс 50 000 синглов плюс 50 000 компиляций он получил чек на 100000 марок. Если прибавить к тому сотню концертов, за каждый по 30 000 марок — так он быстренько сколотил три миллиона марок.
И если я теперь, почти 10 лет спустя, включаю в автомобиле радио и щёлкаю с канала на канал, всегда найдётся, чему порадоваться: не проходит и дня, чтобы на NDR1 или на Bayern 1 не прозвучала бы какая–нибудь песня из «The Voice to Your Heart».
Как там говорится у нас, музыкантов? Такая музыка зовётся радиоиграбельной, домохозяйке она не мешает гладить бельё. И моё маленькое продюсерское сердечко посмеивается: каждый раз, когда в эфире крутится пластинка, на мой счёт падают один–два пфеннига.
16 ГЛАВА
Верона или вот над Вами и посмеются
Я снова был в студии 33, и мы с Луисом работали над 4999 альбомом Blue System. Я литрами поглощал чай. Мочевой пузырь застучал, пришлось сходить в заведение для мальчиков. За «уголком философии» у нас помещалась ещё одна крохотная студия — так сказать, для начинающих. Здесь мы испытывали молодые таланты, которые звонили в дверь бункера и спрашивали: «Это здесь можно стать певцом?»
По дороге туда я услышал пение какой–то женщины, она так жутко квакала, что я чуть ботинки не потерял. Возвращаясь назад, я всё ещё слышал этот жуткий голос.
«Скажите, кто разрешил ей петь?» — спросил я Амадеуса, одного из моих музыкантов — «Она же в тон не попадает!» Но Амадеус ответил: «Да, но она хорошо выглядит. И потом, она умеет общаться с прессой». В этот миг я впервые взглянул на фрау Фельдбуш и, как сейчас помню, подумал: уффффффф…! Тёмные волосы, карие глаза, мой любимый тип женщин. Поглядел, и хватит. Я вернулся в студию к Луису, и мы продолжили работу.