У меня наступил кризис, как физический, так и духовный. Если когда–то и наступал у меня переломный кризис в жизни, то именно тогда. И эта глупая болтовня: «Тебе не кажется, что твои дела идут в гору?» Я слышу такое уже лет сто, но тогда дурацкие слова задевали меня. Я боялся, что меня отправят в отставку. Томас Штейн, шеф BMG в Европе, пришёл как–то раз ко мне, когда мне было 33 года, и слава Modern Talking гремела по миру. «Ты вообще–то имеешь представление о том, сколько тебе лет?» — спросил он меня. Я: «Да, мне тридцать три года». А он: «Да, дорогой Дитер, тридцать три. Знаешь, если мы заключим с тобой пятигодичный контракт, по истечении срока договора тебе будет уже тридцать восемь. Для детворы ты будешь старым хрычом».
Это был страх оказаться не у дел в сорок один или сорок два года. В мире музыки или ты плывёшь на гребне волны, заваленный деньгами, все хотят работать с тобой. Или никто видеть тебя не хочет, нет никакого успеха, любое дело валится из рук. Что же тебе делать, Болен? Не таксистом же работать! Я убегал в сад около виллы Розенгартен и взаправду разговаривал с деревьями: «А вы как думаете, ребята?»
«Радуйся, старина!» — говорил мне Энди — «У тебя ведь так много увлечений — займись чем–нибудь!» Но мне совсем не хотелось полгода торчать на Майорке, потом топать на Майами, после чего любоваться рыбками на Мальдивах. Мне хватило бы двух недель, чтобы поглядеть на рыб. Четырёх недель ничегонеделанья на Майорке летом хватало за глаза и за уши. Но всё остальное время я хотел работать, я хотел быть в стрессе. Я боялся пропустить хорошую перспективу.
Собственно, в такой ситуации мне нужна была помощь, но Наддель была не той партнёршей, которая способна помочь, которая скажет нужные слова. А тут мне перебежала дорогу Верона Фельдбуш и сказала как раз то, что я хотел услышать. «Ах, да у тебя достаточно капусты! Не работай ты больше так много!» — говорила она. Или: «Все эти люди из BMG обманывают тебя. Слушай! Наши с тобой отношения будут совсем иными! Мы уедем в Бразилию. Уедем отсюда навсегда. А что, если нам построить свиноферму! Или купить гасиенду в Мексике. Да, так мы и сделаем!»
Конечно, всё это было бредом. Но в моей голове сразу же появились новые видения, новые цели. Верона была той женщиной, которая сама себя преподнесла мне на блюдечке с золотой каёмочкой. Я откусил от неё, как от яблока, и в тот же момент забыл обо всём на свете. «О, да, правильно! Я и впрямь могу так сделать!» — начал думать я — «Ясное дело, у меня ведь полно денег!» Я влюблялся всё сильнее, и мне становилось всё равно, хороши мои дела в музыке или нет. Как ребёнок, у которого отнимают плюшевого мишку, пытался я найти новую игрушку.
Везде прыщи
Если кто–нибудь сказал бы мне заранее, что я буду полгода подряд целомудренно сидеть в машине рядом с клёвой тёткой, я бы назвал его сумасшедшим. Наши посиделки в Феррари, Порше, Мерседесе помимо глубокого разочарования принесли мне ужасный грипп. В разгар зимы мы просидели как–то всю ночь у «Elysee» и отморозили себе задницы. Стёкла покрылись льдом, так что мы даже наружу поглядеть не могли. «Слушай, Верона» — сказал наконец я около двенадцати часов пополудни — «Почему бы нам не пойти в тот отель? Снимем комнату, выпьем чего–нибудь и продолжим разговор!» Но она долго жеманничала, прежде чем согласиться. «Ах, нет, ах, правда, ах, Дитер! Там меня могут увидеть. А я должна думать о своей репутации певицы!» В это время она была не более знаменита, чем торговка мясом из «Эдеки». «О'кей," — согласилась она — «но мы только зайдём в вестибюль! По быстрому выпьем кофе». Не успели кусочки рафинада раствориться в чашках, как мы поцапались.
Чтобы быть до конца честным, скажу, что ссорились мы постоянно. При каждой встрече около тридцати пяти раз. И мы расставались, хотя и не были вместе. Мы мирились, хотя это не продвигало наши отношения ни на шаг. Она кричала: «Выпусти меня сейчас же! Я хочу на вокзал!» Если я её туда отвозил, она отказывалась: «Нет–нет, поехали назад, я остаюсь!» Это была игра, в которой я был марионеткой.
И теперь в вестибюле «Elysee» началась старая игра: она выбежала, я следом. А за мной нёсся официант: «Эй, вы должны заплатить!» — он думал, будто я хочу улизнуть, не заплатив. В такой ситуации и стена бы разозлилась. «Да не хочу я убегать от вас из–за двух чашек кофе. Просто мне нужно догнать ту женщину, что только что выбежала!» — говорил я рассеянно.
Дома я рассказывал Наде: «Знаешь, я тут с кем–то познакомился. Её зовут Верона. Но у нас с ней ничего не было!» — что в тот момент было чистой правдой. Ноль целых ноль–ноль сотых, только начало чего–то, похожего на чувство. Я даже ставил Наддель в известность: «Слушай, я встречусь снова с этой Вероной, мы только сходим поужинать вместе. Ничего такого не будет, поверь мне, я её даже не поцелую!»