— Это твой?
— Нет. Не мой.
— Не смей врать, карандаш найден в твоей камере.
— Я не вру. Это не моя собственность.
— Обращайся ко мне "господин надзиратель", если не хочешь, чтобы он стал собственностью твоей глазницы.
— Я не вру, господин надзиратель, карандаш не мой, — терпеливо повторил Амадео.
— А чей же? Торна?
— Уверен, что и не его тоже, господин надзиратель.
— Тогда откуда он взялся? Эту камеру вы делите на двоих, сладкая парочка.
— Не имею ни малейшего понятия, господин надзиратель, — голос Амадео оставался спокойным, что еще больше разозлило Бенедикта, который прыгал вокруг Роджерса, как разъяренный кролик.
— Хватит препираться! — рявкнул он, в порыве ярости достав дубинку. Лицо на мгновение перекосила странная гримаса, однако он справился с собой. Дубинка снова отправилась в кольцо, закрепленное у пояса, а Амадео получил удар в живот рукоятью фонаря. — Это твое, сознавайся! Ты у нас библиотекарь, чего стоило припрятать один, а потом воткнуть в глаз Уильямсу!
Амадео разогнулся, даже не поморщившись. Это еще больше взбесило Бенедикта.
— Отвечай, когда тебя спрашивают, Солитарио, или я сочту твое молчание за неповиновение приказу!
— Снимите отпечатки пальцев, если не верите, господин надзиратель, но я уверяю вас, что карандаш мне не принадлежит. В библиотеке используется другая марка, вы можете легко это проверить, — сказал он, на этот раз глядя прямо в глаза Бенедикту. — И письменные принадлежности используются строго под надзором охраны.
Бенедикт и Роджерс пытали его внимательными взглядами, но Амадео даже не шелохнулся. Йохан потирал бок и одними губами что-то шептал, не отворачиваясь от стены, так как ему на это разрешения не давали.
— Да он врет! — наконец взорвался Бенедикт. — Это его камера, кто заходил туда кроме него и Торна?
— Подожди, не ори, Бенедикт, — прервал его Роджерс. — То есть, ты утверждаешь, Солитарио, что карандаш, который наверняка использовался как оружие, тебе подкинули.
— Да, господин надзиратель.
— И кого же ты в этом подозреваешь? — лицо Роджерса осталось непроницаемым, однако в глазах мелькнул огонек.
— Наши камеры регулярно убираются, господин надзиратель, — Амадео бросил едва заметный, но от этого не менее красноречивый взгляд на фонарь в руке Бенедикта. — Спросите у уборщиков.
Бенедикт размахнулся и снова ударил Амадео.
— Ты самый умный, что ли? Кто будет разбираться с такой мразью, как ты? За нарушение правил потопаешь в карцер, все ясно?!
— Не вижу необходимости, господин надзиратель, — хладнокровно ответил Амадео, ничем не показывая, что ему больно. — Я ничего не сделал, чтобы попасть туда.
— Ну все, Солитарио, на этот раз ты нарвался, — Бенедикт схватил его за плечо свободной рукой, однако тут же убрал ладонь. На лице снова промелькнуло то же странное выражение, что и минуту назад.
— Хватит, — оборвал его Роджерс. — Похоже, не врет, это действительно не его. Тогда откуда взялся этот карандаш?
— Не хочу с этим разбираться, оружие найдено под его матрасом, и…
— Давай хотя бы оставим это до утра. Мы перебудили половину блока.
Слова Роджерса не были преувеличением. Большинство заключенных проснулись от шума и торчали у решеток, с любопытством глядя на разыгравшуюся сцену.
— Вы что, выспались?! — рявкнул на них Бенедикт. — А ну живо досматривать свои детские сны!
Амадео и Йохану милостиво разрешили вернуться в камеру. Матрасы, одеяла и подушки валялись на полу, больше ничего не тронуто. Амадео привел кровать в порядок и улегся. Вряд ли надзиратель Роджерс так просто поверил словам Кудрявого о ссоре Уильямса с Йоханом. Кто-то специально дал наводку на их камеру.
— И почему Бенедикт решил убрать фонарь в такой тьме? — пробормотал он, укрываясь одеялом.
— А? — мгновенно отреагировал с верхней кровати Йохан.
— Ничего. Спи.
Сосед засопел практически мгновенно. Амадео же еще долго лежал без сна.
Наутро Амадео, не дав толком проснуться, поволокли на аудиенцию к начальнику тюрьмы. Убийство заключенного накануне не успело наделать много шума — больше половины блока еще видело сладкие сны, но Амадео то и дело ловил любопытные взгляды сквозь решетчатые двери камер. Кудрявый широко улыбнулся ему и сделал неприличный жест.
Конрад Эфрейн выглядел так, будто не спал всю ночь. Амадео подозревал, что так оно и было — на щеках начала проступать щетина, будто Эфрейн не успел побриться, рубашка застегнута не на все пуговицы. Большой клетчатый платок так и мелькал в руках.