Само дело дурно пахнет и дорогого стоит. Но надо потребовать гарантии, иначе его запросто могут кинуть. Эти богатеи очень не любят расставаться со своими денежками. До сих пор настораживало, что Санторо так и не назвал конкретную сумму.
Но Йохану требовались деньги. Век профессионального бойца короток, да и опасен — можно запросто получить травму, после которой нельзя будет выйти на ринг. И если уж представилась возможность, почему ее не использовать?
Перед ним остановился автомобиль, загородив вход в суд. Черный, стекла тонированы. Кажется, "мерседес".
— Садись, Йохан, — произнес Ксавьер, открыв дверцу.
— К чему такие предосторожности? — спросил он, приземляясь рядом. — Будто из меня и правда преступника делать собрались.
— Так и есть, — Ксавьер передал парню папку. — Твое дело. Прочти внимательно, там все расписано.
Йохан пролистал документы. Убийство по неосторожности, во время боя слишком сильно засветил противнику, а тот умер от кровоизлияния в мозг. Вполне подходит и не вызовет подозрений. Он уже успел достаточно прославиться как боец, такой исход вполне возможен.
— А что инкриминируют тому типу? — он мотнул головой в сторону суда.
— Убийство. Срок станет известен через несколько минут, — Ксавьер взглянул на часы. — Вы будете в одной камере, я об этом уже позаботился.
Йохан лениво водил глазами по страницам. Проще не бывает, преступление ему выбрали самое очевидное, даже выдумывать ничего не надо. Только держаться этой версии, и тот парень ничего не заподозрит.
Толпа журналистов у входа в здание суда пришла в движение. Ксавьер чуть опустил тонированное стекло.
— Его выводят.
Йохан с интересом вытянул шею, пытаясь разглядеть виновника.
На крыльце появился высокий молодой человек. Его тут же обступила толпа журналистов и фотографов, но охрана быстро заставила их отступить. Лицо застывшее, словно маска, хоть и очень красивое. Он тряхнул волосами, едва прикрывающими уши, и спустился по ступенькам, глядя прямо перед собой, будто не было вокруг этой беснующейся толпы, щелкающей фотокамерами, выкрикивающей обвинения. Когда стервятники чуть расступились, пропуская полицейский автомобиль, который должен был доставить заключенного в тюрьму, Йохан успел увидеть скованные наручниками запястья.
Зазвонил телефон Ксавьера, и Йохан вздрогнул.
— Да, Люсиль. Хорошо. Ты сделала все, что могла. Спасибо.
— И сколько ему дали? — спросил Йохан, когда Санторо закончил разговор.
Ксавьер чиркнул зажигалкой и уставился сквозь тонированное окно в противоположную сторону от суда. На губах играла довольная улыбка.
— Четыре года. Без права досрочного освобождения.
— Имя и фамилия?
— Амадео Солитарио.
— Дата рождения?
— Девятнадцатое июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
— Полных лет сколько?
— Двадцать три.
— Преступление?
— Убийство.
— Болезни имеются?
Молчание.
— Я спросил, болезни имеются? Отвечай.
— Нет.
— Аллергии?
— На животных.
— Тогда ты тут точно сдохнешь. Полная тюрьма зверей, — гогот. — На воле кто есть? Родственники, друзья.
— Нет. Никого.
— Деньги, запрещенные продукты, наркотики тебе может кто-нибудь передавать?
— Я же сказал, что никого нет.
— Значит, свидания тебе не нужны. В тюрьме знакомые имеются?
— Нет.
— Профессия есть?
— Юрист.
— Понятно, чего ты тогда тут прохлаждаешься. Не выгорело, да?
— Не поэтому.
— А мне неинтересно. Будешь сидеть во второй камере блока С. Там у нас все убийцы. А теперь пошел вон.
Амадео шел по тюремному коридору, глядя прямо перед собой. Со всех сторон неслись свист и улюлюканье, подначивание и притворные всхлипывания.
— Ой, какая девочка! Как же ты будешь тут одна?
— Личико-то милое, хочешь быть моей, красотка?
Никаких эмоций. Никакой реакции. Только вперед, не сворачивая. Иного пути нет. Еще несколько шагов — и он увидит свой дом на ближайшие четыре года. Амадео не обращал внимания на выкрики, но они и не думали прекращаться, наоборот — становились громче.
Надзиратель ударил дубинкой по прутьям и рявкнул на заключенных, чтобы заняли свои места и не отвлекали. Те взорвались безудержным смехом.
Ему приказали остановиться у дальней камеры и замереть. Стальные браслеты, стягивающие запястья на протяжении всего пути от здания суда, наконец раскрылись. Решетчатая дверь отъехала в сторону, впуская нового постояльца в дешевый номер.
Двухъярусная кровать. Узкий стол. Унитаз за перегородкой, рядом — раковина. Вот и вся скудная обстановка. Паршивой пятерки не дал бы за эту каморку, усмехнулся про себя он, ощутив легкий приступ клаустрофобии. По крайней мере, тут есть зарешеченное окно.