В это было сложно поверить. Однако слова самого Ксавьера не оставляли никаких сомнений.
— Молодой господин, — услышал он над собой надтреснутый голос.
Подняв голову, он увидел Розу. Она участливо склонилась над ним, протягивая полотенце.
— Вы вымокли, молодой господин. На улице ужасный снег, а вы даже не отряхнулись перед тем как войти.
— Да… Спасибо. — Он взял полотенце и промокнул волосы. — Отец у себя?
— Ждет ужин. Отказывается садиться за стол, пока вы не придете. — Она чуть улыбнулась, и резкие черты лица немного смягчились. — Сегодня Рождество, вы забыли?
Вот черт. И правда, со всеми этими событиями из головы начисто вылетел семейный праздник.
— Нет… Не забыл. Я сейчас. Только… Переоденусь.
В комнате он бросил полотенце на кровать и ненадолго присел, закрыв лицо руками. Внутри было пусто, даже боль, и та прекратилась. Он вообще ничего не чувствовал. Но, по крайней мере, отсутствие эмоций дало возможность порассуждать.
Их ссора началась с претензий к работе Амадео. Какие у Ксавьера были причины нападать на него по этому поводу? Если с линией что-то не в порядке, он сначала выяснил бы все обстоятельства, а уже потом делал выводы. Амадео знал его от силы полгода, но уже понял, что принимать поспешных, ничем не обусловленных решений Ксавьер не любит. Даже в самом мелком деле выяснял все досконально, вплоть до количества бензина, требующегося для доставки товара от порта до склада. Так почему же он отступил от своих правил на этот раз? Или ему всего лишь нужна была причина, чтобы избавиться от ставшего бесполезным партнера?
И почему он не рассказал о том, как на самом деле начал свой бизнес?
Размышления прервал голос Розы. Она звала ужинать.
— Малыш, что с тобой? — Кристоф перегнулся через стол и взял Амадео за руку. — Ты сам не свой. Что произошло?
Ничего особенного, только контракта с Ксавьером больше не существует, и я в этом виноват, ответил про себя Амадео, однако вслух сказал другое, не желая волновать Кристофа.
— Ничего, отец, все в порядке. Ешьте. — Он кивнул на тарелку, которую только что поставил перед отцом Лукас.
Тот подчинился, решив, что расспросит сына позднее. Брат же сел напротив, рядом с Викторией, сверля Амадео взглядом, но тот даже не заметил этого, уткнувшись в стол. Фыркнув, Лукас начал есть.
— Принц не в духе, видимо.
— Лукас, не нагнетай обстановку, — осадил Кристоф, положив вилку на край тарелки. — Амадео, после ужина зайди ко мне, расскажешь, что произошло.
— А как же еда? Ты совсем мало съел. — Лукас указал на почти полную порцию Кристофа.
— Хватит на сегодня. Я не голоден. — Отец поднялся из-за стола. — Малыш, жду тебя в кабинете. Не задерживайся.
Когда он удалился, Роза напустилась на Амадео:
— Молодой господин! Что с вами такое? Из-за вас ваш отец остался голодным! А ну живо взяли его тарелку, и чтобы она была пустой, когда вы выйдете из кабинета!
— Да. — Он моргнул, возвращаясь в реальный мир. — Да, конечно, я уговорю его поесть. Извини.
— Извини, — фыркнула она. — Видимо, и в самом деле произошло нечто серьезное, раз вы забыли о своих обязанностях! Чего стоите? Марш!
Лукас тоже поднялся из-за стола, поблагодарил Розу, но помедлил, прежде чем покинуть столовую. Он замер, задумавшись, затем шагнул к двери, столкнувшись с Амадео.
— Прости, — пробормотал он, отступая в сторону.
Тот машинально кивнул, вовремя успев убрать тарелку, чтобы не опрокинулась. И только выйдя в коридор, на мгновение удивленно остановился. За все пятнадцать лет Лукас ни разу не извинялся перед ним. Тем более за такую мелочь.
— Входи, малыш, — ответил Кристоф. — Вижу, Роза насильно всунула тебе в руки мой ужин. Эту женщину ничем не проймешь.
— Так и есть, но она права, я совсем забыл…
— Неважно, поставь на стол и подойди.
Амадео так и поступил. Теплые ладони стиснули его похолодевшие пальцы.
— Малыш, — сказал Кристоф. — Что с тобой происходит? Ты сам на себя не похож. Какие-то разногласия с компаньонами?
Амадео в очередной раз поразился способности Кристофа видеть его насквозь. Всю ложь, все притворство он моментально раскусывал, бесполезно было ему врать.
— Нет… — Амадео запнулся. — То есть… Да. Немного, но это легко поправимо, отец, — голос предательски дрогнул.