- Не хочу с этим разбираться, оружие найдено под его матрасом, и…
- Давай хотя бы оставим это до утра. Мы перебудили половину блока.
Слова Роджерса не были преувеличением. Большинство заключенных проснулись от шума и торчали у решеток, с любопытством глядя на разыгравшуюся сцену.
- Вы что, выспались?! – рявкнул на них Бенедикт. – А ну живо досматривать свои детские сны!
Амадео и Йохану милостиво разрешили вернуться в камеру. Матрасы, одеяла и подушки валялись на полу, больше ничего не тронуто. Амадео привел кровать в порядок и улегся. Вряд ли надзиратель Роджерс так просто поверил словам Кудрявого о ссоре Уильямса с Йоханом. Кто-то специально дал наводку на их камеру.
- И почему Бенедикт решил убрать фонарь в такой тьме? – пробормотал он, укрываясь одеялом.
- А? – мгновенно отреагировал с верхней кровати Йохан.
- Ничего. Спи.
Сосед засопел практически мгновенно. Амадео же еще долго лежал без сна.
Наутро Амадео, не дав толком проснуться, поволокли на аудиенцию к начальнику тюрьмы. Убийство заключенного накануне не успело наделать много шума – больше половины блока еще видело сладкие сны, но Амадео то и дело ловил любопытные взгляды сквозь решетчатые двери камер. Кудрявый широко улыбнулся ему и сделал неприличный жест.
Конрад Эфрейн выглядел так, будто не спал всю ночь. Амадео подозревал, что так оно и было – на щеках начала проступать щетина, будто Эфрейн не успел побриться, рубашка застегнута не на все пуговицы. Большой клетчатый платок так и мелькал в руках.
- Ну-с, Солитарио, – он указал Амадео на стул. – Начинай. Что случилось вчера в блоке С?
- Надзиратели подняли нас вскоре после отбоя и объявили, что совершено убийство.
- А потом? Что произошло после того, как они снова отправили вас спать?
- Меня и моего сокамерника разбудили чуть позже, чтобы обыскать камеру.
- С какой целью? Вам сказали?
- Нет.
- Надзиратели нашли что-нибудь?
Амадео ждал этого вопроса. Эфрейн, разумеется, был в курсе всего, что произошло, однако хотел выслушать версию другой стороны.
- Карандаш. Под моим матрасом.
- И ты сказал, что он тебе не принадлежит, не так ли?
- Да.
- Он действительно тебе не принадлежит?
- Ни в коем случае.
- Но ты заведуешь библиотекой, а там полно письменных принадлежностей.
- Они выдаются только надзирателями и подлежат обязательному учету. И потом, я хорошо разглядел карандаш, когда надзиратель Роджерс показывал мне его. Такие карандаши производятся фирмой «Форресто». В нашей же библиотеке – «Дримо». Я уже говорил об этом надзирателю Роджерсу.
Эфрейн снова вытер вспотевший лоб платком. Эта ситуация не доставляла ему ровно никакого удовольствия, и он предпочел бы просто пустить все на самотек и наказать того, на кого пало подозрение, однако Амадео Солитарио был не простым заключенным, а отпрыском знаменитой семьи. Так ли нужна тюрьме подобная реклама?
- Месяц назад к тебе приходил брат, – заметил он скорее для проформы, нежели для установления истины. – Он мог передать карандаш.
- Он ничего мне не передавал. Хотел, чтобы я подписал кое-какие бумаги, но карандашом для этого не пользуются. Охрана, присутствовавшая тогда, может подтвердить, что он так и не передал мне ни бумаг, ни ручку.
Эфрейн молчал, изучая Амадео. Тот держался хладнокровно и слишком спокойно для человека, только вчера совершившего убийство.
- Скажите, начальник Эфрейн, – Амадео наклонился чуть вперед. – На карандаше найдены следы крови? Вы наверняка отправили его на экспертизу, чтобы убедиться, то ли это оружие, которым был убит заключенный, не так ли?
Эфрейн протер лоб платком.
- Солитарио, я, кажется, говорил, что ты слишком настырный. Это материалы расследования, с чего мне делиться такой информацией?
- Начальник Эфрейн, от вашего ответа зависит моя невиновность, ничего удивительного, что я хочу знать больше. Вы ничем не рискуете, за пределы тюрьмы эта информация не выйдет при всем моем желании.
Эфрейн складывал и снова разворачивал платок. Обычно он не цацкался с заключенными, этими отбросами, не заслуживающими ни единого доброго слова, но к Солитарио питал неизъяснимое чувство. Что-то вроде уважения, если это слово можно применить к убийце. В прошлый раз попустительствовал ему с библиотекой, заказав новую литературу, затем разрешил внедрить практику по досрочному освобождению, которую тот предложил. Каким образом этому сосунку удается вызывать такое доверие? Уж точно не своим смазливым личиком, которое у многих здесь вызывало одно, вполне естественное желание – сделать его менее привлекательным. Кто-то уже постарался на этот счет – небольшой шрам виднелся на лбу и терялся в волосах, аккуратно убранных в хвост.
Так в чем же секрет этого странного убийцы? Все дело в том, наконец решил Эфрейн, что все свои предложения Солитарио умело аргументировал, не оставляя ни малейшей лазейки, ни единой причины для отказа. И где только он этому научился?
- Я никуда не отправлял этот карандаш. Пока что, – ответил начальник тюрьмы, решив, что вреда не будет, если заключенные получат повод для сплетен. Надо же им чем-то занимать свое время. Разумеется, он не упомянул, что не собирается давать делу ход. Пусть эти звери перебьют друг друга, если им так хочется. – На нем действительно кровь, которую вроде бы пытались отмыть, но принадлежит она убитому или нет – вопрос открытый. И это еще одна причина, почему на тебя до сих пор не заведено новое дело, Солитарио.
- То есть, вы не знаете, чья именно это кровь, – утвердительно сказал Амадео. – Возможно, она не имеет никакого отношения к убитому, однако вполне может принадлежать убийце или кому-то еще.
- Клонишь к тому, что тебя подставили, но кому это нужно?
Амадео помолчал, делая вид, что усиленно думает, затем покачал головой.
- Понятия не имею.
Эфрейн, которого порядком утомила эта болтовня, сложил платок и сунул в нагрудный карман. Он хотел лишь добраться до дома, рухнуть в кровать и ближайшие восемь или девять часов не слышать ничего об этой проклятой тюрьме.
- Ладно. Можешь идти.
Амадео склонил голову в знак благодарности и направился к выходу. Взявшись за ручку, обернулся.
- Вы хорошо заботитесь о своих людях, начальник Эфрейн, и я не могу не сказать вам, что надзиратель Бенедикт поранил руку. На вашем месте я бы посоветовал ему обратиться в медпункт. Он мужественно терпит, и это делает ему честь, однако если начнется воспаление, он не сможет выполнять свои прямые обязанности. К сожалению, я не рискну давать ему советов, поэтому ставлю в известность вас.
Эфрейн устало уронил голову на раскрытую ладонь.
- Хорошо, Солитарио, я ему скажу. Топай уже, пока я добрый.
- Какого черта ты промолчал, Солитарио? – прошипел ему в ухо Роджерс. Они направлялись обратно в блок. Позади шел Кортес, впереди – Бенедикт. Роджерс шагал рядом, крепко держа Амадео за локоть, будто тот мог сбежать или выкинуть какую-нибудь глупость. – Знаешь ведь, кто это сделал, черт побери, даже дураку ясно! Чего ты добиваешься?
- Я не знаю, кто за этим стоит, господин надзиратель, – Амадео безмятежно смотрел в спину Бенедикту. Тот чуть повернул голову, прислушиваясь к разговору. Правая рука покоилась в кармане форменных штанов.
- Все ты знаешь! – вскипел Роджерс. – И не смей со мной в игры играть, я тебя насквозь вижу!
- Если так, то не давайте повода другим думать, будто я в курсе, – тихо, почти не разжимая губ, ответил Амадео. – Не все надзиратели добросовестно выполняют свою работу.
Роджерс на мгновение сильнее стиснул его локоть. Затем, ни слова не говоря, разжал пальцы.
Когда Амадео зашел в камеру, он склонился над замком, делая вид, что проверяет его, и тихо произнес:
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Солитарио.
Тот едва заметно кивнул.