От наглого вранья продавец рассвирепел. Он схватил Амадео за руку и дернул за прилавок.
- Стой тут. Посмотрим, как ты в полиции будешь врать, hijo de puta.
Амадео изобразил на лице страх.
- Может, не надо полицию, дядя? – пролепетал он. – Отругаете меня, и дело с концом…
- Ну уж нет! – мексиканец крепко схватил его за ворот футболки. – Никуда ты от меня не денешь…
Он уставился куда-то в область ключицы, и Амадео все понял. Еще на корабле его предупреждали насчет татуировки, но он не увидел в ней совершенно ничего особенного. Продавец же тем временем набрал номер, прижал трубку к уху и, дождавшись ответа, быстро что-то затараторил. Амадео сделал попытку высвободиться, но тот держал крепко.
Закончив разговор, продавец с ненавистью уставился на него.
- Грязная puta, – выплюнул он. – Шляетесь тут, творите что хотите, а я расхлебывай.
Амадео лихорадочно соображал. Он так и не понял, куда именно позвонил продавец, но с каждой минутой росла уверенность, что он крупно влип. Все пошло не по плану.
Не прошло и пяти минут, как в магазинчик вломились те самые бугаи, преследовавшие его от самой виллы. Амадео не сдержал разочарованного фырканья. Перекинувшись парой слов с продавцом, они встали по обе стороны от Амадео и синхронно ткнули в спину.
- Топай. И не вздумай творить глупостей типа этой.
Амадео с неохотой подчинился. План рухнул в одно мгновение, но, впрочем, он не особо рассчитывал на успех с первого раза. Жаль только, Мануэла расстроится, что у него ничего не вышло.
- Хотел спереть телефон, чтобы звякнуть мамочке? – спросил второй. – Ты еще тупее, чем кажешься. Сим-карты-то у тебя нет, дубина.
- Это ты тупее, чем кажешься, – парировал Амадео. – Иначе не потерял бы меня в этой толпе.
Охранник хмыкнул.
- Язычок у тебя острый.
Амадео проводили до самого дома и предупредили, что в ближайшие две недели доступ в город закрыт – первую проверку он не прошел. Но Амадео и так понял, что свалял дурака, не придав значения начертанным на коже корявым буквам. Если даже продавец захудалой лавчонки в курсе, что это за символы, то во всем Мехико ему никто не станет помогать.
Но хуже всего оказалось то, что Флавио лично высек Мануэлу за то, что позволила ему сбежать. И напрасно Амадео пытался убедить его, что план придумал он один – работорговец был неумолим. Все десять ударов плетью она терпела молча, а Амадео едва сдерживал злые слезы – Флавио заставил его смотреть на наказание.
Узнав об этом, Диего жутко расстроился.
- Зачем ты вообще попытался сделать такую глупость? Украсть телефон… Все равно ты не смог бы с него позвонить!
- Мне не нужен был телефон, мне нужна была полиция, – Амадео запустил пальцы в волосы. Ему становилось дурно при одной мысли, что Мануэлу наказали из-за него. Больше никакой самодеятельности, Флавио не дурак и знает, на какие кнопки нужно нажать, чтобы заставить подчиняться. – Если бы они приехали по вызову, я…
Диего пораженно уставился на него, затем со смехом покачал головой.
- Умно, очень умно. Могло бы сработать, если бы продавец оказался поглупей.
- Дело не в его уме, – Амадео оттянул ворот футболки. – Он заметил это.
Лицо Диего мгновенно приняло бесстрастное выражение.
- Тебе бы быть с этим поосторожней, – сказал он, отворачиваясь к столу. – Я уже предупреждал не шутить с отчимом. Он опасен.
- А что мне делать, терпеть? Я не могу все время оглядываться, проверяя, как бы ваш отчим не подкрался ко мне сзади.
Диего молчал. Карандаш застыл над чистой страницей блокнота.
- Переезжай в мою комнату, – наконец сказал он. – Здесь он тебя не тронет.
- Вы не поняли…
- Я все понял, – Диего развернул кресло, и Амадео с удивлением заметил, что в его глазах стоят слезы. – Я знаю, на что он способен, поэтому и говорю: переезжай ко мне. Он тебя не тронет.
Часть 3. Укрощение строптивого
Рикардо Торрес вышел из кондиционированной прохлады автомобиля и поднял на лоб солнечные очки. Уже сгустились сумерки, но нагретая солнцем земля все еще отдавала тепло. Мексика, богом проклятая Мексика, сколько усилий приложено, чтобы свалить отсюда! Но он вынужден срываться с места работы по первому зову Марсело, и как же все это достало! Рикардо ненавидел подчиняться, но приходилось наступать на горло собственной песне.