Но ни там, ни там учителя не оказалось. Еще более озадаченный, Даниэль вдруг вспомнил вчерашний разговор Амадео с мадам Альварес. Что-то они там говорили насчет Старого квартала и какой-то аптеки…
Но он же обещал Амадео не соваться в одиночку в Старый квартал! Даниэль нерешительно топтался на тротуаре, то и дело вспугивая голубей. Он может, по крайней мере, сходить в бар к Джо и поинтересоваться, не видел ли тот учителя… Бар же вполне себе безопасное место, разве не так?
Еще немного помявшись для верности и дав решению окончательно устаканиться в голове, Даниэль поймал такси и попросил отвезти его в бар «У Джо».
В подвале аптеки Боунса было холодно. Свет едва проникал сюда через расположенные под самым потолком и покрытые изморозью окна. Стены и пол источали мертвенный холод, а от дыхания валил пар, как от сигареты.
Посреди комнаты, привязанный к стулу, сидел человек.
Из одежды на нем было только нижнее белье. Запястья были сцеплены за спинкой стула пластиковой стяжкой, такая же стяжка охватывала тонкокостные лодыжки. Впалая грудь едва заметно вздымалась и опадала.
У единственной двери застыл молчаливой громадой Бернардо. Он закрыл глаза и прислонился к стене, и незнающему могло показаться, что он спит, но его ухо четко улавливало каждый посторонний шум снаружи.
Киан стоял у противоположной стены, у его ног умостилась небольшая спортивная сумка. Происходящее юноше совсем не нравилось, но он уже давно приучил себя скрывать свои чувства. И сейчас лицо его напоминало тонкую маску.
Перед пленником, скрестив руки на груди, стоял Амадео. Теплое пальто надежно защищало его от холода, ровное дыхание вырывалось небольшими облачками пара. Он ждал.
Наконец пленник поднял голову. Сальные волосы прилипли ко лбу, худое лицо выражало смертельную усталость.
— Ну чего тебе надо? — проговорил он и тут же зашелся в надсадном кашле. — Я тут полночи жопу морожу для того, чтобы на твою рожу полюбоваться, что ли?
— Надо, чтобы ты дошел до кондиции, — пояснил Амадео. — Иначе какой смысл тратить силы на расспросы, если ты не готов отвечать?
— Да я, черт тебя дери, даже не знаю, чего тебе надо! — выкрикнул пленник. — Ты вообще спрашивать пробовал, а? Вдруг тебе столицу Конго надо назвать!
— Так назови, Трэвис. — Амадео пожал плечами. — Только не перепутай — таких страны две.
— Чего? — в изумлении воззрился на него тот.
— Республика Конго и Демократическая республика Конго — это две разные страны. Так какую из них ты имел в виду?
Трэвис с минуту таращился на него, затем расхохотался на весь подвал.
— А тебе палец в рот не клади, красавчик! Две страны! Это надо ж!
Амадео дал ему просмеяться, затем опустился перед ним на корточки.
— По правде говоря, меня интересует другая страна. Китайская народная республика. А если конкретней — провинция Гуандун.
Смех как рукой сняло. Трэвис уставился на Амадео так, будто глаза его вот-вот выпадут из глазниц и покатятся по полу. Посиневшие от холода губы затряслись.
— Кой черт тебе там надо? — спросил он внезапно севшим голосом.
— Раз ты так испугался, то и сам догадался. Меня интересует человек, с которым ты там работал. Чжао Юнь Фэн.
— Да он уж сдох давно! — презрительно сплюнул Трэвис. — Охота тебе копаться в трупах…
— Мне — не очень, а вот вам — тебе и ему — это занятие приносило хороший барыш, так?
— Ага, отличный. Пока за него местные власти не взялись. Юнь Фэн, он такой был, знаешь… себе на уме. Когда у него жена заболела, совсем крышей поехал, начал трупы прямо потрошить! Все искал идеальные органы, то ли ей пересадить, то ли новую зазнобу себе сделать. Доктор Франкенштейн, епт! — Трэвис расхохотался, явив миру подгнившие зубы.
— И скольких же он выпотрошил? — Амадео с трудом проглотил вставший в горле ком.
— О, много. Я не успевал ему жмуров подвозить. Знаешь, принцип у него был такой — живых людей не оперировать. Даже если кто добровольно готов был почку там продать или часть печени — ни-ни. Только трупы. Его в наших кругах Потрошителем прозвали.
Амадео поднял руку ладонью вперед. Тошнота отступила, он испытал облегчение от того, что Цзинь по крайней мере не был причастен к убийствам.
— Ладно, хватить про Чжао Юнь Фэна. Теперь расскажи мне про тех, кто вел с ним дела.
И снова тот же затравленный взгляд. Трэвис осмотрел помещение, попытался подергать руками и ногами, но связали его крепко.
— Зря лезешь в это, ой зря, — прохрипел он. — И я тебе ни слова не скажу, мне еще жить охота. И тебе того же советую — забудь об Азии. Напрочь забудь.
— К сожалению, не могу. И кого же из партнеров Юнь Фэна ты так боишься?
Трэвис облизнул пересохшие губы.
— Не скажу тебе ничего. Ни словечка. Мне моя задница дороже, чем твои причины, какими бы они ни были. Хоть мамашу твою там прирезали, все равно не скажу!
Амадео вздохнул.
— Знал, что с тобой будет непросто. Киан.
Юноша отлип от стены, наклонился и достал из спортивной сумки полотенце и бутылку с водой. Затем шагнул к пленнику и запрокинул его голову назад.
Тот, поняв, что сейчас случится, завопил во всю глотку. Амадео накрыл его лицо полотенцем и принялся медленно лить на него воду.
Крик затих, сменившись бульканьем и хлюпаньем. Вскоре Трэвис начал задыхаться, все тело задергалось, стремясь вырваться, но Киан держал крепко.
Опустошив бутылку на треть, Амадео резким движением сорвал полотенце с лица Трэвиса. Тот широко раскрыл рот и с шумом втягивал воздух, прерываясь на кашель.
— Ты… ты меня чуть не утопил, гнида!! — заорал он, рванувшись вперед. Стул опасно накренился, но Киан схватил его за спинку и опустил на пол.
— Удивлен, что у тебя еще остались силы. Ты меня поражаешь, — равнодушно проговорил Амадео, не сдвинувшись ни на дюйм. — Мне еще раз задать вопрос или ты его запомнил?
— Не скажу я тебе ничего! Топи меня сколько захо…
— Ладно. — Амадео снова шлепнул мокрое полотенце на лицо Трэвиса, заглушив вопль ужаса.
И краем глаза заметил какое-то движение за окном.
Амадео успел увидеть, как кто-то метнулся прочь от оттаявшей лунки в стекле. Бернардо тут же исчез за дверью. Он вернулся через несколько секунд, взмокший, и отрицательно помотал головой.
— Desaparecido. — лаконично доложил он и протянул Амадео найденный у аптеки предмет.
Это оказалась ручка. Вдоль черного металлического корпуса шли буквы, складывающиеся в имя владельца.
«Даниэль Бенуа».
Амадео тихо ругнулся под нос и переглянулся с Кианом. В глазах обоих читалась досада.
Сидя на автобусной остановке, Даниэль невидящим взглядом смотрел перед собой. Автобусы подъезжали, распахивали двери, выпускали и впускали пассажиров, затем уезжали, а он не двигался с места.
Он не знал, куда ехать. Домой не мог — Катрин мигом заметит, что с ним что-то не так, и начнет расспрашивать. А уж она, как никто другой, умела вытягивать информацию до последней крупинки. Даниэль не мог и не стал бы ей лгать.
Но как признаться в том, что видел? Как рассказать о том, что самый добрый человек на свете, так любезно впустивший их в свой дом и семью, на самом деле с другими вовсе не так любезен? Как рассказать о том, что на досуге он любит пытать людей с самым, что ни на есть, равнодушным видом? Как будто кто-то похитил мсье Амадео и вместо него подсунул пластиковый манекен!
Даниэль застонал и закрыл лицо руками. В нем боролись два противоречивых чувства: ужас от увиденного и любовь к мсье Амадео. Самое интересное, что ни капли ненависти, презрения или отвращения к своему учителю он не ощущал и, сам того не осознавая, искал ему оправдания.
«В конце концов, это просто способ развязать язык, и не такой уж плохой, — твердил он себе. — Вот если бы мсье Амадео вколол ему сыворотку правды или еще какую гадость… Но я же читал, что пытки запрещены, а полотенце и вода… Так же можно утопить человека! Нет, если бы это было смертельно, мсье Амадео ни за что не стал бы так поступать…».