— Никто не умирал у вас на столе?
— Тьфу-тьфу!
— Вы кому-то отказали в помощи?
— В каком это смысле?
— Скажем, кто-то хотел попасть к вам на операцию, а вы не взяли. Скажем, сочли пациента безнадежным. Или очередь у вас на месяц вперед. Или после операции что-то пошло не так.
— Что именно?
— Допустим, пациент через какое-то время не восстановился, а умер.
— Мария Ивановна, откуда мне знать? Я оперирую с двадцати четырех лет, сейчас мне тридцать. Через эти руки, — он помотал кистями, — прошли сотни людей. Не могу же я всех запомнить и отследить их судьбу! Шесть лет!
— И все же вам придется вспомнить, Игорь Валентинович. — Маша глянула сурово. — Если вы действительно хотите найти того, кто сделал смертельную инъекцию вашей матери.
— Конечно хочу! — возмутился он. — Зачем тогда я здесь?
Затем, что тебя измучило чувство вины — раз.
Затем, чтобы переложить эту вину на кого-то — два.
Затем, чтобы снять с себя подозрения, — три.
Последний пункт Маша держала на случай, если Новиков устал от старой матери и решил от нее отделаться таким изуверским способом. Не хотелось в это верить, но и исключать было нельзя.
— Этого человека ваша мать должна была знать.
— Почему? — удивился он.
— Она впустила его в дом.
— Вы считаете, это случилось дома? — Он сильно побледнел.
— А по-вашему, где?
— Не знаю. Может…
— Не может, Игорь Валентинович, — перебила она. — Вы сами установили, что она умирала в течение двух часов, так?
— Да.
— Когда вы приехали домой?
— В начале шестого.
— Сколько на тот момент она была уже мертва?
Он задумался, обхватил ладонью подбородок. Спина снова выгнулась дугой.
— Я сейчас задаю вопрос не сыну, а профессионалу, — жестко произнесла Маша. — Врачу. А врач по остыванию кожных покровов может установить время смерти.
— Около двух часов, от силы три. Да, три часа. — Его лицо задергалось, как при нервном тике.
— Итак. — Она застрочила в блокнотике. — Вы приехали в семнадцать двадцать, так?
— Приблизительно.
— К этому времени она была три часа мертва. Значит, смерть наступила между четырнадцатью и пятнадцатью часами. Инъекцию ей могли сделать в районе полудня.
— Сразу, как она зашла домой? — Новиков вдруг принялся отчаянно ерошить коротко стриженные волосы. — А вдруг кто-то сделал это в транспорте? Она же ездила на автобусе. Или в магазине?
— Игорь Валентинович, мы ведь с вами понимаем: такую дозу инсулина вколоть незаметно нельзя. Так?
— Да. Вряд ли.
— Ваша мама наверняка поделилась бы с кем-нибудь таким происшествием. Пожаловалась бы на боль. Да просто вскрикнула бы от укола, случись он в общественном транспорте. А она, по вашим собственным показаниям, остановилась во дворе перекинуться парой фраз с продавцом газет. И ни слова.
— Ни слова.
— Значит, это случилось уже после того, как она вошла в подъезд. И скорее всего, случилось в квартире. — Она говорила медленно, просто рассуждала вслух. — Если бы напали в подъезде или в лифте, ваша мама подняла бы тревогу. А здесь, надо полагать, все было добровольно. Что говорит ваш эксперт?
— О чем?
Кажется, он примерял сейчас эту роль, роль убийцы к каждому знакомому. Бегающий взгляд, рассеянное внимание. Она трижды задала один и тот же вопрос, и все без толку.
— Были у вашей матери на теле какие-нибудь синяки, подтверждающие, что она оказывала сопротивление?
— Что, простите? Синяки? Нет, синяков не было. — Кивнул с отсутствующим видом: — Да, вы правы, она сама кого-то впустила. Сама позволила сделать себе инъекцию. Она знала этого человека, здесь вы в точку.
Резко поднялся, одернул дорогой пиджак, надетый на футболку. Неожиданно протянул руку:
— Отдайте.
— Что?
— Отдайте заявление.
— Не поняла. — Маша тоже поднялась. — Сожалею, Игорь Валентинович. Но…
— Я отзываю свое заявление.
— А почему? — Она резво убрала за спину лист бумаги, исписанный его нервным почерком. — Вычислили убийцу и желаете с ним поквитаться самостоятельно?
Он промолчал. Только дышал тяжело и смотрел исподлобья, с невесть откуда взявшейся неприязнью.
— Сядьте, Новиков!
Странно, но он послушался. Упал на стул. Его трясло — подпрыгивали колени, дергались пальцы на лацкане пиджака, кривился рот.
— Вы не вернете мать к жизни, если устроите самосуд. Зато свою жизнь искалечите. Я уже не говорю о том, что вы можете ошибиться и пострадает невинный человек.