— Я запуталась, Александр. — Нет, пора поскорее заканчивать, пока не скатилась в щенячий скулеж. — Мне надо подумать. Побыть одной. Не удерживай меня, пожалуйста.
Он не пошевелился ни разу, ни когда она побросала в сумку те немногие вещи, что хранила здесь, ни когда собирала с кресла и комода свои блокноты. Ей уже стало казаться, что они так и расстанутся с этим каменным молчанием на душе, когда Гловер вздохнул и пошевелился:
— Кэти?
— Да?
— Запомни, что бы ты ни сделала, я использую все свои возможности, чтобы защитить тебя. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не обращу свою силу против тебя. Ты мне веришь?
— Да.
Она действительно поверила. Без колебаний и сразу.
— Хорошо. Теперь иди.
Кэти хватило сил продержаться в лифте, а затем в такси. Она даже смогла сама открыть дверь своего дома и подняться на второй этаж. Слезы прорвались при виде старого свитера, который она стащила у Индейца, чтобы носить у себя дома и класть под подушку, когда его нет рядом. Она второпях забыла его на кровати, когда в последний раз переодевалась здесь.
В тот день такси уже десять минут ждало за дверью, от звонков из редакции раскалился телефон, а она не могла думать ни о чем, кроме того, что на срочную правку и согласование статьи уйдет не больше часа, а затем она сможет подняться наверх и вновь окажется внутри волшебного фонаря, где все ее жизнь обретала настоящий смысл.
Не сдерживая рыданий, девушка повалилась на кровать и изо всех сил прижала к груди мягкий серый ком, пахнущий горячим деревом и дымом.
______
(56) Белгравия, Челси — Престижные районы Лондона
(57) Библия описывает, как жена и дочери праведника Лота превратились в соляные столбы, оглянувшись на город Содом
Глава 31
С самого воскресного утра настроение Виктории было ни к черту. Вчера ей снова пришлось садиться за стол в одиночестве.
Гловер пропускал уже четвертый субботний обед подряд. Когда-то их еженедельные встречи за столом, сервированным хрусталем и фарфором, приобретенным еще бабушкой Виктории, были традицией, которой неукоснительно придерживались, как тетя, так и племянник. Если уж Александр начал отказываться от многолетних привычек, значит, в его жизни происходило нечто экстраординарное.
Добиться правды по телефону было невозможно. На все свои вопросы Виктория получала один ответ: все хорошо, много работы, не приеду, извини. Слухи доносили одно: в офис племянник являлся без опозданий, элегантный, как Браммел (58), выбритый до синевы, как баклажан, и злой, как сатана.
Женщина поправила перед зеркалом прическу, мизинцем убрала помаду в морщинке у рта и подняла трубку телефона:
— Уэсли, седлайте роллс-ройс, мы едем в город.
Придется все выяснить самой.
Виктория окинула быстрым взглядом гостиную. Пожалуй, все выглядело не так плохо, как она опасалась. В пентхаусе чисто (ну, да, прислуга убирает), на журнальном столике стоит бутылка коньяка и стакан (но бутылка отпита всего на треть), рядом ноутбук и стопка бумаг, часть из которых уже перекочевала на пол (значит, работает), щетина на щеках максимум двухдневная (ага, действительно выползает иногда из своей норы). Ну, что ж, с этим уже можно работать, решила она.
— Где взять второй стакан? — Спросила она у удивленного вторжением племянника.
Гловер кивнул в сторону бара, где на серебряном подносе вокруг графина толпились широкие хрустальные стаканы для виски. Поставив свой рядом со стаканом Александра, Виктория щедро плеснула из бутылки себе и ему.
Племянник продолжал смотреть на нее все с тем же недоверчивым интересом. Пришлось пояснить:
— Будем пить дуэтом.
— Подожди, — попросил Гловер, — сейчас принесу лимон.
— Закусывать коньяк лимоном придумали тараканы в голове, — отрезала Виктория, поднимая свой стакан.
Александр предпринял еще одну попытку, правда, довольно вялую:
— В твоем возрасте вообще пора завязывать с выпивкой, — проворчал он, уже потянувшись к своей порции.
Ну уж нет, решила тетушка:
— А возраст придумали мужчины, чтобы лишний раз позлить женщин.
Больше возражений не возникало, и они молча выпили. Первой тишину нарушила Виктория:
— Кстати, а по какому поводу мы пьем?
Видимо, Александр не видел смысла скрытничать. Это в детстве было хорошо: прикрыл глаза ладошками, и разбитой вазы как не бывало. А как быть, если снова разбита кое-как склеенная жизнь?
— Как ты смотришь положительно на то, чтобы выпить еще?
Виктория в слова не играла, просто пододвинула ближе стакан. Выпили снова.
— Меня бросила женщина. Любимая. Снова. — Гловер поднял голову и посмотрел ей прямо в лицо.
Выглядел он все-таки плоховато. И углубившиеся морщины около рта и чуть припухшая и синеватая кожа под глазами указывали: он все-таки пьет и в немалых количествах.
Словно прочитав ее мысли, Гловер подтвердил:
— Не хочу привыкать к снотворному. Лучше полбутылки перед сном. — Виктория вздохнула, а племянник, не дождавшись ее ответа, поинтересовался: — Вот ты умная, тогда скажи, почему мне так не везет?
Ну, хватит, разозлилась Виктория. Молодой, здоровый, богатый — сидит и жалеет себя, как старая девственница. Вот почему умные люди так часто живут как дураки? Терпение, которым она, казалось, запаслась в избытке, закончилось внезапно и безоговорочно.
— Да уж не потому что ты в детстве плохо кушал! — Рявкнула старуха. Не ожидавший от тетки такого пыла, Александр откинулся на спинку дивана, однако, стакана из рук не выпустил. — Говори, что ты сделал Кэти?
— А почему ты решила, что я ей что-то сделал? — Надо же, он еще и спорит. Гловер страдальчески сморщился: — Она такая хрупкая, ее и обнять-то покрепче страшно было.
Виктория уставилась на Александра недоверчиво прищуренными глазами. Интересно, а кто еще мог быть виноват в ссоре такого нежного ангела, как Кэти, с этим упрямым бесом, ее дорогим племянничком?
— Тогда скажи, что ты НЕ сделал?
Действительно, что? Виктория видела Кэти с Александром всего несколько раз, но, судя по всему, девушка была крайне неприхотлива, а племянник на нее просто надышаться не мог. Что они могли не поделить? Александр с горьким смешком покачал головой:
— Лучше научи, как заставить ее принять от меня хоть что-то. Хотя… была одна вещь, — он с усилием потер лоб, — она попросила, наверное, в шутку…
— Что?
— Не поверишь. Набить морду Борису Мелвиллу. Странно, да?
Против его ожиданий, Виктория бурно возмутилась:
— Ничего странного! Раз попросила, значит, так нужно. Мужчина вообще должен делать все, что просит любимая женщина. Сказала «чтоб ты сдох» — пошел и повесился! Сказала набить морду — пошел исполнять! И нечего тут рассуждать!
Александр наблюдал за разгневанной Викторией с теплой улыбкой. Сейчас она как никогда была похожа на себя прежнюю. Ту женщину, что работала по двадцать часов в день на одних сигаретах и паре глотков виски. Которая публично отказалась пожать руку самой Молочной Воровке (59). За которую муж смертным боем дрался с каждым из ее любовников, после чего неизменно возвращал блудную жену домой.
— Я тебя люблю, тетя, — он улыбнулся этой сумасшедшей, вечно молодой женщине. — И ее люблю. И не знаю, что мне сейчас делать. Я обещал дать Кэти время подумать. — Улыбка погасла, как догоревшая свечка. — Она думает уже месяц. А я весь этот месяц схожу с ума. Что мне делать?
В чем-то Гловер был прав, вынужденно согласилась Виктория. Он должен был совершить некий значительный поступок, который определит их с Кэти дальнейшие отношения. Вот только, что это должен быть за поступок? Продемонстрировать терпение и чуткость? Закинуть на плечо и утащить в пещеру? Или действительно учудить что-нибудь безумное вроде публичного мордобоя с видным политиком? Ох уж эта молодежь! Придется ей, старухе, взять их судьбу в свои руки.
— Пожалуй, я встречусь с Кэти, — сказала она. — Попытаюсь выяснить ее настроение. — То ли девчонка стихов и романтики хочет, то ли кровищи по всем стенам. — Но уж потом… — Виктория сверкнула на Гловера огненным глазом, — ты меня не подведи. Я, знаешь ли, внуков хочу.