— Ну чего?
— А что бы вы сделали, если бы оказались в прошлом? В 22 июня, только не 2011 года, а сорок первого?
— Это как в «Мы из будущего»?
— Да.
— К немцам бы пошел служить.
Что, съел? Думал развоняться: «Мол, ты что, к немцам бы пошел…»? Да, пошел бы. Ты, дед, вспомни, как в фильмах немцы выглядят — чистые, аккуратные, настоящие европейцы — и как русские — грязные, пьяные… Конечно, к немцам. Наверное.
— Прямо к немцам?
— К ним, к ним.
Валера зашагал по аллее к выходу из парка. Остановился на тротуаре, пропустил милицейскую машину с надписью «ЗАО МВД», хмыкнул над неожиданным каламбуром, прыгнул на пустую проезжую часть…
Визг тормозов.
Откуда…?
Квадратная решетка радиатора.
Треугольная звезда.
Удар.
Боли Валера уже не почувствовал.
Тьма.
— Аааа!!!
Валера подскочил на отчаянно завизжавшей кровати. Сердце колотилось о ребра.
«Машина… Авария… Удар…»
Стоп. Он ведь жив. Валера лихорадочно ощупал себя.
Тело цело, не болит, не ноет. Разве что голова немного…
Валера потянулся к затылку…
Рука повисла в воздухе.
А ГДЕ это он?
Маленькая узкая комнатушка. Вместо обоев — побелка, да еще и неровная. Такой же беленый потолок, с которого свисает на плетеном шнуре лампочка. Книжная полка, стул, на котором висит одежда, небольшое зеркало без рамы. Маленькое окно деревенского вида, с широким подоконником. Филенчатая дверь, крашеная в синий цвет.
Кровать — железная, с узорчатой спинкой, из тех кроватей, что показывают в фильмах.
«Где я?»
Это — не дом. И не больница. И вообще не похоже на Москву.
«Одесса» — всплыло вдруг в голове, как будто произнесено чужим голосом.
«Твоя комната» — продолжил голос.
Валера осторожно дотронулся до стены. Нет, твердая, шершавая. Будь она мягкая, это многое бы объясняло…
Шаги! Шаги за дверью! Сейчас кто-то войдет и все объяснит.
В раскрывшуюся дверь заглянула женщина лет тридцати с небольшим. С типично еврейской внешностью. Настолько типичной, что Валера, уже набравший воздуха в грудь, не успел ничего спросить.
«Двойра Шнифферсон, в девичестве — Ривкина» — прокомментировал голос.
— Изя! Ты еще валяешься? Вставай, лентяй! Я пошла на рынок, куплю рыбы. Вставай, вставай!
Дверь захлопнулась. Валера сидел, окаменевший.
Изя?! ИЗЯ???!!!
Он прыгнул к зеркалу.
Из мутноватого стекла на него смотрел мальчик лет шестнадцати. Загорелое лицо, черные, кучерявые волосы, длинный нос, круглые, темные глаза… На носу — царапина.
Изя??!!
«Израиль Шнифферсон, двадцать пятого года рождения…» — забормотал голос.
Валера видел в зеркале, как по чужому — его! — лбу потекли капли пота.
«Мама, — вспомнились слова из глупой комедии — это что же получается, я — Изя Шниперсон?»
Он сжал кулаки, зашуршала бумага. Стоп, какая бумага?
В кулаке — откуда?! — он держал записку.
Развернул. Прочитал.
«Сейчас ты — в прошлом, — было написано мелким разборчивым почерком — Двадцать второе июня сорок первого года. Вражеские войска займут его семнадцатого октября. Можешь попробовать пойти к ним работать. Удачи тебе, Изя».