Ничего другого не оставалось, как продолжать путь и надеяться, что наткнутся либо на какой-нибудь ориентир, либо повстречают прохожего. Уже через полчаса все эти кривые улочки, похожие на щели, сквозь которые едва ли протиснется навьюченный осел, надоели им по горло. Они удерживали ребят словно в паутине.
Возвратившись к забору, через который перевешивались ветки оливкового дерева — место было приметное и его запомнили все, — компания решила идти, ориентируясь на луну, чтобы опять не попутал леший.
Кругом ни души! Словно все вымерли! Даже ни одного освещенного окна, разве кое-где мелькнет голубоватый блик телевизионного экрана.
Еще перекресток, еще поворот — и они оказываются на ярком свету, как на сцене. По обе стороны улочки — увеселительные заведения. Двери в них нараспашку, а возле дверей дежурят мужичищи с такими выразительными физиономиями, что любому ясно: это одновременно и зазывалы и вышибалы. Где-то в глубине полутемных помещений мерцает красный свет, слышна музыка.
Ребята инстинктивно сбиваются в кучку и продолжают путь по проезжей части улицы, потому что на тротуарах лежат и сидят, прислонившись к стене, молодые парни в лохмотьях и девицы со светлыми, как у северян, но всклокоченными волосами и остекленевшими полубезумными глазами наркоманов. Один выставил ноги так, что пришлось через них переступать, другой вяло жует хлеб, откусывая прямо от батона, какая-то пара целуется, кто-то цветными мелками разрисовывает рубашку приятеля — на спине изображен зверь с длинным высунутым из пасти языком.
Только не останавливаться, только не смотреть по сторонам, и хоть медленно, но вперед! Один за всех и все за одного, правда, численный перевес явно на стороне противника, и в случае драки публика наверняка повыскакивает из кабаков. Даже не думать о том, чтобы отступать или бежать! В этом лабиринте улочек далеко не убежишь!
Стражи у дверей с широкими улыбками на обезображенных от излишеств лицах зазывают: «Заходите, господа, пожалуйста, заходите!»
За углом, куда свернули ребята, после слепящего света кажется темно, как в подвале. Ускоряют шаг, потом останавливаются и прислушиваются: нет, никто за ними не гонится.
«Почему ты не расспросил дорогу?» — поддевает Сашу Валерий. Тот сердито поджимает губы, молчит. Но уже через минуту готов «прокомментировать» увиденное.
«Товарищи, то был…»
«…то был Долмабахче, замок султана. Кроме прочих ценностей, там хранятся тридцать пять полотен Айвазовского.»
Саша обижен: отделился от остальных и уходит далеко вперед.
«Как дела у Саши?»
«Ему везет, — рассказывал приятель. — Свой старый угольщик отгоняет в Испанию сдавать в лом, а оттуда прямиком полетит в Финляндию — за новым судном. Саша на коне!»
«В Испанию на слом?»
««Россию» ведь туда же перегнали. Салоны демонтировали в Сочи, остальное идет в слом. Говорят, ремонт дороже обходится… Знаешь, я спускался в машинное отделение — там все сплошь из латуни!»
«Пара йок!»
Алексис снова лег, но заснуть не мог.
Таня вчера предъявила ультиматум. Жениться немедленно, правда, не потребовала, но ведь он ей никогда этого и не обещал, однако подтекст того, что она сказала, яснее ясного: или давай поженимся или разойдемся в разные стороны. Аргументы у нее неопровержимые: двадцать семь лет — последний срок выходить замуж, неопределенность отношений надоела ей, нужна семья, дети, она хочет жить нормальной жизнью. А может, все останется по-прежнему, может, это опять одни угрозы? Правда, на сей раз они показались Алексису серьезнее, чем обычно.
Пусть поступает как хочет, решил он и отвернулся к стене, но сон все не шел.
Почему, однако, Таня с каждым днем становится ему все безразличнее? Вначале он болезненно ревновал к каждому мужчине, оказавшемуся поблизости. Может, виновата эта чертова спираль, которую поставила, чтобы подстраховаться от беременности? В постели она уже не опасается последствий, а может, как раз опаска-то и нужна, может, именно она придавала Тане женственности? Теперь Таня стала скучной машиной секса. И только!..
Адольф просил достать летний костюм… У Семы на складе есть, но даст ли без денег примерить?..
Валерий говорил, что, может, выгодно было бы продать старые не надписанные открытки? Причем без всякого риска, потому что это не считается контрабандой. Надо бы поинтересоваться у коллекционеров, но где взять денег для почина?
Пара йок! Пара йок!
Еще эти чужестранные слова привязались как на беду!