— Не-ет.
— Вы, правда, намного моложе его, можете и не знать, ведь слава спортсмена сгорает, как метеорит, и даже пепла не остается.
— Я был чемпионом района по стрельбе из лука и неплохо бегал четырехсотметровую дистанцию с препятствиями…
— То было во времена Яниса Ланцерса и Иманта Энкужа, Туминьш появился позднее. Курдаш, правда, их уровня не достиг, хотя казалось, вот-вот догонит — нужен всего лишь маленький рывок. Не знаю, почему, но к нему несправедливо относились судьи: выиграл бой явно Константин Курдаш, а соберут листки — два «за», «против» — три. Хоть плачь!
— Были еще такие Рович и Викторов…
— О, у вас отличная память! Но и они появились чуть позднее… Настало время, когда Курдашу пришлось уйти из спорта. Профессии у него не было. Чтобы побольше зарабатывать, пошел в грузчики, потом жена ушла к другому, ведь быть супружницей закатившейся звезды — не такая уж большая честь.
— Учился бы. Как я, например! Мне было уже тридцать два года, когда закончил институт.
— Конечно, мог бы и какую-нибудь специальность освоить, если бы захотел — для этого и семилетки хватило бы. Но у него, видно, предприимчивости маловато. А может, сказались полученные травмы, ведь они вредны для здоровья: у него часто болит голова.
— Зато теперь у входа гребет денежки! Пусть не плачет! Один сунет рубль, другой сунет рубль… Сколько так за вечер набирается!
— Думаю, немного, хотя наверняка есть такие, кто дает. Только какие там рубли — копейки! Я не знаю, как его наказать, но если вы настаиваете, конечно… Может, попросим еще кофейку?
— Спасибо, спасибо… Довольно!
— Он глубоко и искренне сожалеет о случившемся — это я понял по тому, как он ведет себя…
— Дай-то бог!
— Правда, правда!
— Но вы все же как-нибудь накажите его, такое на самотек пускать нельзя!
— Конечно! Обязательно накажу. Может, пригласить его, чтобы еще раз перед вами извинился?
— Нет, нет… Занимайтесь этим сами! Так нельзя обращаться с посетителями. Как сумасшедший…
А Ималда, когда у нее позже выдалась свободная минутка, сбежала вниз и стала опять наблюдать за Константином Курдашем. Он, прогуливаясь туда-сюда по вестибюлю, пренебрежительно посматривал на жаждущих попасть в «Ореанду». Сначала ей казалось, что Курдаша она, без всяких сомнений, видела раньше, но через некоторое время готова была утверждать обратное.
— Ты что на меня пялишься? Я тебе что?.. Обезьяна что ли? — закричал вдруг Курдаш.
— Нет, я… — вздрогнула Ималда.
— Леопольд велел что-нибудь?
— Нет, я просто так…
— Что просто так? У директора ты на меня таращилась, теперь снова… Чего тебе от меня надо?
— Извините… — покраснев от смущения, пробормотала Ималда и убежала. И зачем только она оглянулась? Когда подошла уже к фойе, Курдаш все смотрел на нее снизу вверх.
В вестибюле было жарко. Константин снял фуражку и большим носовым платком вытирал пот с наметившейся лысины на макушке. Потом расстегнул верхнюю пуговку воротника и вытер пот с шеи, с лица.
Он всегда следил за своей внешностью — всегда был гладко выбрит и напомажен, всегда в тщательно отглаженных брюках и до блеска начищенных туфлях.
Алексис поднялся очень рано, на улице была еще непроглядная темень.
Ималда слышала, как он моется — в ванной лилась вода.
Брат сказал, что летит в командировку в Калининград, билет на самолет уже в кармане.
Он собирался тихо — на цыпочках, чтобы не разбудить сестру, прошел через комнату со своей дорожной сумкой. Ималде было приятно его внимание и, не желая огорчать брата, она притворилась крепко спящей.
Притворилась и заснула в самом деле.
Около десяти часов, когда солнце поднялось уже довольно высоко, в коридоре зазвонил телефон, и Ималда в ночной рубашке, босиком побежала, чтобы успеть снять трубку. Звонили, видно, из автомата, но из-за какой-то ошибки или поломки что-то не срабатывало, хотя никаких гудков не последовало. Ималда попросила нажать кнопку — также ни звука.