Рейнальди ожидал от Ималды большего. Оказалось, она ехала не в первом, а в последнем вагоне эшелона Грайгсте. Четверка мамзелей игнорировала Ималду и плела всякие интриги. Они надеялись, что выдвинутся сами. Особенно язвила девица, которая сошлась с одним из музыкантов оркестра, но Укротитель делал вид, что ничего не видит, не слышит и не понимает.
«Работать, работать и еще раз работать», — твердил он. И Ималда работала, способности, слава богу, имела, хватало и упорства, доходившего до упрямства.
Созданный Укротителем номер основывался на трех «китах» Ималды — на чувстве ритма, на особенностях телосложения и способности к несложной акробатике. Двухметровым людям предопределено играть в баскетбол, широкоплечим мужичкам-коротышкам вскидывать штангу, а те, у кого руки-ноги как ласты, имеют шанс стать чемпионом по плаванью — словом, свои преимущества следует использовать и работать в нужной области.
В то время, как Ималда до изнеможения повторяла азбуку балета и сердилась на себя за ошибки, а дома, иногда втихомолку поплакав, снова тренировалась, Рейнальди дрессировал вышеупомянутых «китов» — создавал сценический образ Ималды. Обстоятельства навязали старому мастеру нескромную цель, материал был, к сожалению, куда скромнее. Вначале у него опускались руки: из трех кирпичей не возведешь небоскреб. И все же надо добиваться, говорил себе Рейнальди, отбрасывая придуманные уже варианты и изобретая новые. Он вздыхал — как легко ему было с четверкой из художественной самодеятельности! Одно платьице — оголим тело вот тут, другое платьице — оголим вот тут, и краснощекие деревенские девки, пляшущие на зеленом лугу готовы: и-и эх! И-и эх! Пройдутся легким шажком по сцене, и аплодисменты так или иначе, в конце концов, им обеспечены…
Иногда Рейнальди казалось, что уважаемую публику вовсе и не интересует то, что он намерен ей предложить. Может он напрасно так старается? Что хочет увидеть зритель в варьете? Мысленно он отбросил тех, кому достаточно увидеть на сцене двух полуголых мужиков, малюющих сапожной ваксой животы друг другу, отбросил и тех, кто признает лишь Большой театр и печальную музыку, способную довести до обморока, и оставил, так сказать, середнячков. Рейнальди будет работать для них! Он преподнесет им, во-первых, тайну, во-вторых, — сюрприз, в-третьих, — мастерство, в-четвертых, — еще раз сюрприз…
«Обнажена девушка или не обнажена — не столь важно, — сказала как-то костюмерша, — важно то, как она постепенно с себя что-то сбрасывает…» И Рейнальди согласился: какая-то пикантность в этом есть.
Почти два месяца у Ималды не было ни праздников, ни выходных дней, лишь бесконечное повторение упражнений: час на утреннюю физзарядку, потом до обеда занятия на эстраде «Ореанды», где Укротитель щелкал пальцами так же оглушительно, как дрессировщик хлыстом — наверно, потому и получил такое прозвище, — после обеда она дрессировала себя уже дома. Иногда движения ее становились почти совсем точными, но на другой день она опять разочаровывалась: за ночь все куда-то пропадало, забывалось.
Ималда должна спасти программу! Рейнальди капал себе на сахар валерьянку, четверка мамзелей рассчитывала на провал, официанты и музыканты лишь усмехались — для них Ималда осталась посудомойкой, Люда же собирала по десять копеек на цветы: