Позже, правда, выяснилось, что награды деда унес из дома отец и где-то спрятал. Он сказал: не то время, чтобы ими хвастаться — могут только навредить.
Дед в свое время недолго работал и в журналистике. Некоторые его выражения стали даже крылатыми — их использовали в своих речах государственные деятели и профсоюзные лидеры: «Мы будем до тех пор, пока остры клинки трех наших мечей: язык, культура, образование», «Знания — это сила, которая может противостоять любым войскам варваров, посему — учись, латышская молодежь!»
«Портрет маслом… Автор неизвестен…»
«Пусть остается! Кому он нужен? Все равно никто не купит!»
Так говорили между собой те, кто делал опись имущества в квартире Мелнавсов.
О других картинах, висевших здесь раньше, теперь свидетельствовали лишь темные квадраты и прямоугольники на выгоревших обоях да торчащие в стенах гвозди и крючки.
Снизу через приоткрытое окно доносился шум улицы.
Ималда поспешно отвернулась.
«Только не думать об ЭТОМ!»
Зеленая печь из декоративного кафеля в желтеньких розочках.
Большая широкая кровать. Резная, из карельской березы. Антикварная ценность.
«Хороший мастер… Хороший материал… — старший из составлявших опись мебели похлопал по изножью кровати. — Конец прошлого века…»
«В двадцатых годах в Риге делали копии не хуже зарубежных оригиналов…»
«Под Чиппендейла делали, а такие…»
«Делали… Такие тоже делали… Мне дядька рассказывал, он тогда в обивочной у Ратфельда столяром работал.»
«Конечно, умельцы-то и теперь найдутся, а вот с материалами… попробуй, достань… Кровать все же придется оставить…»
«Какая глупость! Раскомлектовать такую мебель! Без кровати комплект оценят втрое дешевле!»
«Не ломай голову! Да и, слава богу, в инструкции ясно сказано: не подлежит конфискации — по одной кровати и по одному стулу на каждого человека…»
«Все равно дурацкий закон! Можно купить три новых вместо этой, но не портить же комплект! Комплект — это ценность!»
Мебель вывезли, когда Ималда была в школе.
Вернувшись домой после уроков, она увидела квартиру примерно такой же, как сейчас. Только тогда мать сидела на краю кровати, мрачно уставившись в пол.
Лишь к вечеру она принялась за дело: рассортировала по кучкам одежду, потом сложила ее в большие ящики простого бабушкиного комода. Белье — в один, простыни и наволочки — в другой, полотенца и все остальное — в третий.
Алексис был на практике в море — их парусник совершал поход вокруг Европы.
«Ложись, доченька, сегодня ко мне на большую кровать… Хорошо, хоть ты со мной, а то и не знаю, что я с собой бы сделала… — сказала мать, а немного погодя: — Какую жуткую чепуху я болтаю, не слушай!.. У меня же ты и Алексис, работа и крыша над головой — значит, есть все, что нужно человеку!»
Ималде тогда было тринадцать лет, матери — тридцать семь.
Девушка храбро пересекла свою комнату и вошла в заднюю.
В такую же запущенную, как и вся квартира.
Продавленный диван и тумба для белья в изголовье.
Бабушкин комод, два стула, окно без занавесей.
Окно!
Только не думать об ЭТОМ!
Ее лимонное деревце на табуретке. Зеленое. Правда, в этом горшке ему стало тесно, надо бы найти побольше и пересадить.