Никогда в жизни Сергей не чувствовал себя таким уставшим и таким сильным. Таким беспомощным и таким всемогущим. Таким близоруким и таким дальнозорким. Старшой правильно сделал, что его вперед выдвинул. Правильней некуда. «Самый глазастый, веди!» И поведу, и повел уже. И даже тактику свою выработал.
— На меня смотрите, на меня, — приказал изнемогшим своим напарникам. — Ежели во весь рост продираться, больно глубоко грузнешь. Как я попробуйте, как я — легче ступайте, здесь почти плыть можно. Меньше хлебать будем этой дряни!
Слободкин тошнотно выплюнул гнилую муть, которой наглотался. Откашлялся.
— Не могу больше. Меня сейчас вырвет! — прохрипел Евдокушин.
— Ну и хорошо, что вырвет, пусть вырвет, — сказал Слободкин.
— Не могу… — повторил Николай.
Пришлось остановиться. Отдышались немного.
Плужников задал свой любимый вопрос:
— Какие предложения? Может, местами заменимся?
— Как это? — не понял Слободкин.
— Может, Евдокуху вперед запустить?
— Зачем? — снова не понял Сергей.
— На глазах у нас будет все время, не потеряется, — пояснил свою нехитрую мысль старшой.
— Не потеряюсь, — обиделся Евдокушин. — Мне лучше уже.
— Лучше? Или хорошо? — спросил Плужников, любивший во всем точность и определенность.
— Пристал! — еле слышно огрызнулся Николай. — «Евдокуху, Евдокуху»…
По всему было видно, силы его медленно, но верно все-таки покидают.
— Давай мне свой сидор и автомат, — приказал Плужников.
— Не дам! — еще раз огрызнулся Евдокушин, немного погромче, чтоб показать: богу душу покуда не отдал.
— Не трожь человека, — вмешался Слободкин. — Скоро оклемается, я знаю его.
Это была не чистая правда, а стало быть, неправда чистая. Не слишком-то хорошо знал Слободкин Евдокушина. Ни в каких передрягах с ним не был. Просто стало ему жаль парня. Из троих молодой самый. Старшому тоже было жаль, но он жалел грубовато. От такой жалости человеку чаще всего еще хуже делается. Надо, конечно, пожалеть парня, но чуть-чуть по-иному, чтоб он этого и не заметил даже. Так и поступим, решил Сергей. Через минуту-другую сказал:
— Меня тоже тошнит. Не могу больше…
— Врешь, — спокойно отреагировал Евдокушин, разгадавший, как ему показалось, маневр Слободкина.
Но Сергей на этот раз выдал чистую правду. Его в самом деле мутило, он еле сдерживался. Пересилив себя, словцо про белорусские болота ввернул. Будто бы тянутся они «сколько хотят» и бывают среди них поглубже, а зимой и намного прохладнее этих.
Старшой угрюмо ухмыльнулся:
— Так то ж зимой! Утешил. Пропаганда и агитация? Давай, давай, полезное тоже дело.
— Не пропаганда, — спокойно ответил Слободкин, — и не агитация. В болотах тех покувыркался я вот так. И вот какую интересную вещь заметил. Через каждую сотню метров там островки попадаются. Есть где дух перевести. Я думаю, и тут набредем на такие места. Должна же эта зараза когда-то кончиться!
— Должна, — согласился Плужников. — Что дальше будет?
— Дальше нормальное болото пойдет.
— Оптимист! — мрачно хохотнул старшой.
— Отчасти, — уточнил Слободкин. — Но я носом чую тот край, где начнутся хоть и не частые, но острова. Во-он там…
Он показал в ту сторону, куда они и двигались в данный момент.
— Кому голову морочишь? — спросил старшой.
— Говорю, знаю — значит, знаю.
Еще с пяток минут так поспорили, поогрызались. Время было не потеряно, а выиграно, цель, поставленная Слободкиным, достигнута: отдышались малость, теперь можно новый заход начинать.
Двинулись. То шагом, то почти вплавь, то опять шагом…
Обшарили все окрест. Парашюта и рации нигде не было. Но один из обещанных Слободкиным островков наконец попался.
— А ты, оказывается, спец по болотам! — похвалил его Плужников. — Давайте привал делать, хлопцы. Я тоже не могу больше.
Начиналось новое утро. Надо было подумать и о маскировке, и об отдыхе. Даже старшого, самого сильного из них больше действительно не держали ноги. Остановились. Плужников предложил было «расхомутаться», подсушить обмундирование. Евдокушин промолчал. Слободкин же посоветовал: