Тупик был непреодолим. Не было выхода, не было решения, как всегда бывает с этими простыми историями. Наверно, каждый знает: восстановить то, что было разрушено, задача порой невыполнимая. И вместе с тем каждый, наверное, знает, что при всех обстоятельствах в конце концов находится выход. Нашелся он и для Михейкина.
Стараясь перебороть в себе постоянную боль, свившую прочный клубок в его сердце, преодолеть злость на прошлое, досаду и ревность, нерасторжимый клубок боли, нарочно, надеясь одним ударом рассечь все, покончить с мыслями о том, что было, раз и навсегда, в надежде, что вдруг как-то по-новому повернутся их отношения, он повел Лизу пообедать в ресторан, а оттуда они пошли в театр, пьеса была как раз для них — шиллеровская «Коварство и любовь». Был теплый, безветренный вечер, лето в разгаре, а он простудился, схватил крупозное воспаление легких и при том уровне медицины его не удалось спасти. И это было так нелепо — приехать из Восточной Сибири и умереть в Воронеже.
В газете был напечатан некролог. Со строительства пришел венок, но к похоронам опоздал.
Каждые два дня Лиза вынимала из деревянного ящика для писем и газет аккуратно свернутую бандероль, меченную почему-то четырьмя или пятью штемпелями, и каждый раз ей становилось тоскливо, что его нет, и она некоторое время, я знаю, стояла в коридоре, держа эту узкую, шершавую бандероль в руках, а потом клала ее невскрытой на нижнюю полку шкафа, словно Михейкин мог вернуться и развернуть свою газету «За металл». Правда это или нет, она мне не раз говорила, что ее не оставляет чувство: он еще вернется.
Но человек ломает себе шею, упав в силосную башню, а стосвечовая лампочка, которую он держал в руках, горит. И месяца четыре спустя Лиза вышла замуж за того типа, с которым сошлась, когда Михейкин был в Сибири. Они быстро разменяли комнаты, и мы с женой так и не увидели, кто занял подле Лизы место Михейкина.
Между тем газета продолжала приходить по старому адресу, и теперь я, а не Лиза, вынимал ее из почтового ящика.
Была война…
Село Висючий Бор стояло вдали от большой дороги, и бои почти его не затронули. Правда, еще в первые дни войны вражеская авиация дважды бомбила село и в пыль разнесла сельскую церковь, и развалила кооператив, но зато в дальнейшем все боевые действия проходили мимо, только раненые в поисках медицинских пунктов иногда забредали в Висючий Бор.
А потом пришли немцы.
Они повесили у колодца старика Гладышева, убили вечером глухую старуху Дашкину, выпороли на площади трех женщин и двух стариков, затем стали угонять в Германию всех девчат, парней и нестарых женщин. Люди в Германию идти не хотели, плакали, разбегались, и тогда немцы подняли стрельбу и убили для острастки четверых.
Петя стоял вместе с матерью, которую также угоняли в Германию. Он видел, как падали убитые. Он стал плакать и кричать, и мать не могла его успокоить. Когда немцы погнали всех за околицу, он хотел идти с матерью. Небритый немец оттолкнул его, но Петя не уходил, рвался к матери и укусил немца за локоть. Солдат выругался, ударил Петю прикладом, и когда мальчик очнулся, немцев уже не было, а соседка Марья Дмитриевна Свешникова, пожилая женщина, брызгала на него водой.
Петя хотел бежать за матерью и долго рвался из рук Свешниковой, и вырвался наконец, но не смог идти; голова у него кружилась, перед глазами плыли красные пятна — и он упал, сделав несколько шагов.
Так остался один восьмилетний мальчик Петя Юкачев.
Свешникова сперва все порывалась увести Петю к себе, но мальчик идти к ней не хотел и говорил, что будет жить в своей избе и ждать, когда вернется мама.
— Дурачок, — уговаривала Свешникова, — она, может, никогда не вернется.
— Нет, — ответил мальчик, — нет, нет, нет…
И начинал плакать. Он не хотел верить, что мама никогда не вернется.
Затем вскоре опять пришли немцы, сказали, что в Висючем Бору скрывается партизан, и, если люди сейчас же его не выдадут, солдаты будут стрелять и жечь. И они действительно так сделали.
Они обложили соломой дома и сараи, облили керосином и подожгли. И все сгорело в Висючем Бору: сгорели дома, сараи, скворечники, кресты на церковном кладбище. Не тронутые огнем остались только развалины кооператива.
Когда догорели последние головешки, Свешникова взяла Петю за руку и сказала, что они все уходят в лес и будут там жить в землянках. Но Петя ответил, что никуда не пойдет, он останется ждать маму. Свешникова стала тащить Петю, но мальчик вырвался и побежал в лес.