Борис, большой медлительный парень, был на два года старше Витьки. Ему было уже пятнадцать лет, но учились мальчики в одном классе. Четыре года назад Борис болел скарлатиной и с тех пор плохо слышал. Уже и речь его делалась невнятной, и посторонние с непривычки едва понимали его. Учиться становилось все трудней, но Борис не хотел уходить из обычной школы, пока не совсем оглох.
Он знал, что скоро совсем оглохнет.
Ночь наступала душная, обещая хорошую рыбную ловлю на рассвете. Мальчики легли в палисаднике перед домом. Долго они не могли заснуть, шептались, ворочались, шуршали сеном.
— Ты не спишь, Борька? — громким шепотом спрашивал Витька.
Борис с трудом разбирал его шепот, но в этот час мысли мальчиков были настолько близки, что он угадывал и те слова, которые не мог расслышать, и отвечал правильно.
— Я не просплю, — говорил он, — а ты грузила приготовил? Возьми у отца хотя бы дробинок. Мы их расплющим. А то будет лески сносить. В устье Медынки должно здорово клевать. В прошлый выходной Сашка Пахомов там вот такую щуку поймал.
Он показал руками в темноте, какая была рыба.
Потом мальчики замолчали, но еще долго не могли заснуть. То один, то другой приподнимались они на своих лежанках и трогали ржавую консервную банку с червями, которая стояла у них в ногах. Было приятно лишний раз убедиться, что все предусмотрено и готово к завтрашнему дню.
Первым проснулся Борис. Солнце еще не взошло. В тишине утра отчетливо слышался топот прокатных станов на заводе. Борис толкнул Витьку.
— Вставай, пора, — сказал он.
Витька приподнялся, потом повалился на подушку.
— Вставай, Витька! Что ты, проснуться не можешь?
Борис говорил громко, позевывая, мычащим голосом и поглядывал на небо, определяя погоду. В окне дома появилась белая тень.
— Не проспали? — спросила Витькина мать.
Борис не услышал ее голоса. Он тормошил Витьку.
— Вставай, Витька. Уже поздно, — кричал Борис.
— Ты его по пяткам пошлепай, — сказала Витькина мать. — Пошлепай по пяткам! — закричала она громко.
Борис оглянулся. Она поставила босую ногу на подоконник и показала, что нужно сделать. Она смотрела, как Борис будит ее сына. В эту минуту, думая о том, что брат нашел ее постаревшей, она не могла себе представить, что она действительно постарела, что ее Витька был когда-то маленьким, что она была когда-то гораздо моложе. Ей казалось, что она всегда была такой, как сейчас.
Когда Витька проснулся, мальчики завернули подушки в простыни и потихоньку спустили свертки через окно на пол в комнату. Затем они вышли из палисадника и через двор, вокруг дома, пробрались в кладовку.
В кладовке стояли зимние рамы с засохшими на них кусочками замазки и клочками пожелтевшей ваты, оцинкованные ведра, ящики из-под гвоздей. Полки были уставлены жестяными и стеклянными банками, на стенах висели веревки, связки сушеных грибов, порванная рыболовная сетка, почерневшая от пыли. В углу стояли весла и удочки. Пахло здесь смолой, грибами, мышиным пометом, соленой рыбой. Сейчас, на рассвете, запахи казались таинственными — так, вероятно, пахло в трюмах кораблей.
Витька вынес удочки во двор, потом вернулся, отыскал в ящике из-под гвоздей кусочек свинца.
— Во, видал? — сказал он Борису.
Борис взял весла и уключины.
Они вышли на улицу. Улицы были темны и пустынны. У аптеки на лавочке спали куры. Мальчики шагали молча. В этот ранний час маленький захолустный городишко выглядел торжественно и незнакомо. Непрестанный шум завода, зарево над мартеновскими печами, лязг железа на погрузочной площадке, свистки паровозов говорили о вечной жизни на земле, о труде, о счастье. Хорошо было идти под этот далекий шум на рыбную ловлю по тихому городу.
В пустом, ярко освещенном подъезде горсовета с чугунной лестницей, которая вела на второй этаж, спал сторож на деревянном ящике. Гулко отдались в помещении шаги мальчиков. Под карнизом крыши проснулись голуби. Они заворковали, встряхнулись, с легким шорохом на тротуар скатились зернышки и крошки штукатурки. На деревьях проснулись и защебетали мелкие птички. Сперва одна неуверенно произнесла «туить», потом другая, и вот, когда мальчики подходили к пруду, уже во всех кустах заливались соловьи и щеглята.