Но вокруг тупые люди,
и поэтому старик —
чуть задень — и сразу в крик.
(идеальный муж)
Явился вечером с букетом.
Колдует ужин над плитой.
Спросил — куда поедем летом?
Подружки в ауте — святой!
Гулял с детьми в субботу в парке,
купил без повода браслет,
а уж насколько ночи жарки —
об этом слов приличных нет.
И даже тёща — королева!
И с тестем что-то там басят...
А то, что ходит он налево —
так парню ж только пятьдесят.
(Леннон)
Пендосы нагло застрелили Джона,
а он был наш, советский человек.
И сердце йокает, когда я вижу Оно,
забытую, вдали от дискотек.
Она одна осталась в Бирюлёво —
без пенсии, и дети, и долги —
а ведь когда-то рисовала клёво
квадраты, как Малевич, и круги.
А Джон был крут, он стал звездой шансона,
лабая в припортовом кабаке,
и, если б не наймиты Пентагона,
не дрогнул бы баян в его руке.
Уж не споёт он больше нам про зону,
про тихий шёпот шоколадных глаз —
он эстафету передал Кобзону,
в его очках сейчас Михайлов Стас.
Америкосы — инвалиды мозга,
зачем, зачем убили мужика?
Жена осиротела, эскимоска,
и дырки посредине пиджака...
Не то что мы, мы нравственно богаче:
у нас и нефть, и скрепы, и икра,
мы если что — и престо, и виваче,
и на шнуре не вешаем Шнура.
(#фёдорконюхов)
Я видел много разных мест,
объездил всю планету я,
по тропам лез на Эверест,
на крутизну не сетуя,
Я плыл сквозь бурный океан,
с валов девятых падая...
Саванна, тундра, пляжи Канн,
Намибия и Падуя —
По трассам и вдали от трасс,
в Сахаре был и в Гоби я...
Нигде, нигде не любят нас,
повсюду русофобия.
(артефакты)
Нет во мне ни грамма злости —
я и умный, и не плут,
но ко мне не ходят в гости
и на пьянки не зовут.
Разобрался я с причиной —
оказалось, говорят,
что питаюсь мертвечиной,
пожираю всех подряд.
По-пустому точат лясы,
стоны слышат, мол, и хруст —
типа я фанат Бокассы
и держу на кухне бюст.
Я здоров и духом бодр,
я не псих, не троглодит.
Да, кусал одну меж бёдр —
это ж страсть, не аппетит!
Ну а бюст (литая бронза) —
это памятник, шедевр!
На ибэе куплен он за
двадцать восемь тысяч евр.
А ещё портрет Пол Пота
у меня в гостиной есть,
офигенная работа,
тоже стоит тысяч шесть.
Гильотина на серванте,
стул с набором медных клемм —
заходите, выпьем кьянти,
обещаю, что не съем.
(детский сад)
Дружит Сёмочка с Аркашей,
Анжелика дружит с Машей,
Николай не бьёт Максима…
Оля вот невыносима,
но Серёжа и Никита
ей опора и защита.
Всем есть место в хороводе —
лишь у мальчика Володи
совершенно нет друзей...
Видно, нет его мерзей.
(Анжела)
Со всех сторон Анжела симметрична —
такую хоть разок, а посети.
И кто-то с ней имеет дело лично,
а кто-то — виртуально, по сети.
И джентльмены всех постов и наций
хотят за деньги сделать ей oh, yesss!
Но никаких любовных кульминаций
не вызывает у неё процесс.
Какой оргазм, когда капец природе?
Какая страсть, когда идёт война?
Когда везде ресурсы на исходе
и мать-земля политикой больна?
Анджела не в порядке личной фронды,
а ради мира, аистов и панд
сдаёт в благотворительные фонды
всю цену стонов и натёртых гланд.
(дворецкий)
Пора, пора, вставайте, граф,
вам шьют великие дела,
вам предстоит попранье прав,
и униженья, и хула.
Вам уготовано судьбой
покинуть свой апартамент,
кровить раскатанной губой,
курить, когда позволит мент.
Уж вам не бить на дачах дичь,
не знать ни скачек, ни сиест,
и истин горних не достичь,
а только низких, гиблых мест.
И конфискуют экипаж,
и комп, и нимб, и кокаин.
Всё можно — Крым теперь же наш,
а не каких-то уркаин.
И поздно, поздно пить боржом —
походу кончилась игра.
Вам быть зэка, а мне бомжом.
Увы, вставайте, граф, пора.
(официальный ответ на санкции)
«Еда, еда... Вам лишь бы жрать!
А как же Родина? Народ?
А как же несломима рать?
И неупотопляем флот?
Засеем пустоши овсом,
наловим язя на блесну,
и станет рубль наш весом,
и встретим русскую весну.
Заварим стали, чугуна,
процессор склеим и дисплей.
Чу! нано-нано-на
уже доносится с полей,
А то избаловались вдрызг
на сладких импортных харчах,
достал ваш либеральный визг,
что кто-то где-то тут зачах,
А я вот заявляю в лоб:
у нас тут каждый будет рад,
что комфортабелен окоп
и лучший в мире автомат.
И нам не страшен их диктат!» —
сказал народный депутат,
с трибуны слез и шасть в кабак,
и бах балык, и хлоп коньяк.
(мама)
Желала мальчику добра,
гундела с самого утра:
не ешь с ножа, не пачкай рук,
не смей дрочить, уменьши звук,
Во двор нельзя, там все — шпана.
Болит? Вот йод, вот но-шпа, на!
Баб будет много, мать одна,
печенька печени вредна...
И вырос, и куда-то влип —
не то бандос, не то талиб,
и плачет тётка пожилая —
да я ж, сынок, добра желая…
(классический приём)
Мои достоинства неявны
и обусловлены не полом,
но я, как нимфы или фавны,
сегодня в город выйду голым,
Поскольку это очень смело —
с таким-то перебором веса! —
то ради съёмок тела чела
сбегутся все ТВ и пресса,
А я, попав в прицелы камер,
скажу достойно и красиво,
чтоб зритель ошалело замер
и уронил баклажку пива:
Что я большой поклонник Баха —
люблю прелюдии и фуги,
а обнажённой зоной паха
лишь подчеркнул его заслуги,
Что Бах не брезговал синкопой
и современен всем эпохам,
а я, хоть и сверкаю жопой,
не идиот, не из сельпо хам,
А просто у меня есть чувство,
что Баха слушают не все!
Хоть раз высокое искусство
покажет веско зад попсе.
(бульварное)
Сидит, нахохлившись на ветке,
замаскирован под грача,
Колян Сучков, майор разведки,
и клювом просит кирпича.
Под ним, вещая фразу ёмку,
пикеты ходят взад-вперёд,
Колян ведёт видеосъёмку
и машинально сверху срёт.
Пиджак листовкой оттирая,
ворчит пикетчик-либерал:
«Здесь никогда не будет рая,
а только шухер и аврал!
И невозможно сладить с быдлом,
когда ты сам интеллигент»...
И съесть чего-нибудь с повидлом
уходит прочь, в кафе, под тент.
А там Кармен, подруга Коли,
а с ней Армен, подругин экс —
они слегка на алкоголе
и практикуют быстрый секс:
Бесстыдно, перед коллективом
друг другу теребят губу...
Колян засёк их объективом
и с криком «на!» открыл стрельбу.
Густой вишнёвый морс закапал
на клочья тел и бой стекла,
и демшиза упала на пол,
и вся слезами истекла:
«На что, на что мы тратим годы?
Нехороша любая власть,
чем ради призрачной свободы —
уж лучше кровь пролить за страсть».
(старый работяга)
По блокпосту работал пулемётом,
по печени работал сапогом.
И отдавал всего себя работам,
и верил, что участвует в благом.
И, нервы успокаивая водкой,
ни разу не испытывал стыда,
но всё-таки устал душою кроткой.