В феврале мы с ребятами пошли на концерт группы «НАИВ».
Группа тогда активно выступала с презентацией альбома Alter ego.
Концерт был назначен на восемь. Мы со Шреком и Димкой пришли в «Точку» (так назывался клуб недалеко от Поганища) в половине девятого. Разумеется, по дороге мы успели раздавить бутылку портвейна, а потому пребывали в настроении благостном, как и большинство участников очереди на вход, столь длинной, словно здесь планировалось открытие бесплатного публичного дома.
Мы были далеко не последними, кто пришёл на концерт, – за нашими спинами весьма скоро сформировалась колонна молодых и отвязных ребят небольшого роста в кожаных куртках. Все ребята вокруг обсуждали концерты, музыку, алкоголь и где по дешёвке достать «тру» косуху. Периодически кто-то затягивал одну из песен группы «НАИВ», её повторял другой и вскоре она гремела на весь двор, разбитая в две сотни голосов:
Все эти бравые юноши и девушки вызывали у меня неподдельное восхищение: какой нрав, какой протест, какой бунтарский дух! Я наслаждался тем, что нахожусь среди них – этих свободных и непокорных, что катятся вниз по наклонной, с точки зрения высших сфер; все – в клетчатых брюках, говнодавах, с клёпаными ремнями и разноцветными ирокезами. Обилие ярких причёсок смешивалось в толпе в единое цветное пятно – пятно свободы и уникальности.
Я был в их компании, но не был одним из них. Мне тоже хотелось быть крутым и оригинальным, но для оригинальности мне не хватало клетчатых штанов, клёпаного ремня и цветной причёски, – без всего этого я несколько выделялся на фоне яркой толпы моих товарищей.
Очередь медленно двигалась к входу, и около девяти мы наконец вошли внутрь. Из тех, кого я знал, на концерт пришли только Шрек, Димка и Оля (они теперь встречались). Оставив «сладкую парочку», как их назвал Шрек, в холле мы прошли к бару, однако стоимость пива вызвала у нас отторжение к этому низкородному пойлу, да и смешивать его с портвейном было как-то негоже.
Шрек запросто познакомился с какой-то девчонкой, я старался ему не мешать. Вскоре заиграла музыка, народ, плотной толпой облепивший пространство вокруг сцены, начал выкрикивать слова песни, а я понял, что окончательно остался один: ни Шрека, ни его новой подруги рядом со мной уже не было.
Разумеется, я был знаком с творчеством группы «НАИВ» можно сказать «с пелёнок», – часть их песен я в детстве слышал в машине своего дяди. Новый альбом я тоже слушал несколько раз: многие песни крутили по радио, а остальные я нашёл в интернете. На дворе был 2008 год, – в силу вступала эпоха, когда преданные поклонники группы делали всё, чтобы сэкономить денег на покупке пластинки, чтобы иметь возможность купить лишнюю бутылку водки и распевать песни любимого исполнителя, шокируя прохожих отсутствием слуха и чувства такта во всех его проявлениях.
Я всё ещё был у бара, в некоем отдалении от сцены, и наблюдал народ, – народ тянулся к свету софитов, в котором представал кумир молодёжи с редким именем Саша Иванов. Мне нравился Саша. Это был безумно харизматичный и обаятельный человек, он обладал прекрасным голосом, и мне были близки его идеи.
Но сейчас передо мной был не человек, но икона, воплощённая в рок-н-рольной истоме, – он довлел над внимавшими ему, как Моисей, как великий патриарх древности. Он обращался к толпе, и толпа внимала своему демиургу.
Он нёс им идеи свободы и независимости, и они раболепно воспевали свободу и независимость.
– Спасибо вам всем, что пришли сегодня! – произнёс Саша.
Толпа ответила ему восторженным криком. Эти гости боготворили лидера группы «НАИВ»: они слушали все его песни, которые скачивали в интернете, и восхищались творчеством музыканта. Если бы их спросили: а как живёт артист, пластинки которого никто не покупает, они не смогли бы ответить, возможно, потому, что их любовь была искренней и беззаветной, они любили сердцем, а не умом.
Стоял погожий мартовский день.
После занятий с Татьяной Спартаковной я вернулся домой, где делать было решительно нечего.
Спартаковна задала мне написать сочинение по Толстому, однако садиться за него мне совершенно не хотелось. Я открыл роман «Морской Волк» Джека Лондона, но чтение не шло: в каждом звуке, каждом скрипе и каждом шорохе мне слышался роковой поворот ключа в замочной скважине, знаменующий возвращение Игоря. Мне близка была эта книга: чем-то наши отношения с отчимом напоминали отношения рассказчика с угрюмым капитаном, с той лишь разницей, что Волк Ларсен иногда удостаивал своего юнгу разговора. В остальном же у нас в квартире, как и на шхуне «Призрак», царили законы волчьей стаи, где слово вожака было законом, а понятие справедливости было сведено к торжеству сильного. Правда в этом доме измерялась тяжестью кулака хозяина и расположением его духа.