Но мир чудесен своей непредсказуемостью: вскоре после того, как Коля уехал, с Катей начали происходить метаморфозы. Сначала она начала пользоваться теми же духами, что и Зинаида Петровна, потом выражение её лица начало становиться всё более отстранённым. Иногда мама отправляла меня погулять с Егором, и во дворе я встречал Катю. В её остекленевших глазах сложно было различить какие бы то ни было эмоции. Более всего в облике Кати мне нравились её резко очерченные скулы, которые придавали ей озорную изюминку, но через три месяца после отъезда Коли, лицо соседки сгладилось, приобретя более сферическую форму.
Не могу сказать, что она долго переживала развод: вскоре после развода с Колей к нам в подъезд стали ходить большие и шумные компании, все знали, что это друзья Кати, но никто ничего не говорил: после того инцидента с консьержем, витрину, где он сидел, забили фанерой, а жильцы подъезда не хотели связываться с её друзьями.
Несмотря на то, что между нами и Катей был целый этаж, я нередко слышал, как у неё в квартире происходит веселье, которое обычно сопровождалось обильным количеством мата и пением караоке, что весьма затрудняло сон, даже если было три часа ночи. Это будило не только меня, но и Егора. Игорь несколько раз ходил к ним разбираться. Мне всякий раз было за него страшно: он шёл туда совершенно один и требовал, чтобы они сделали потише, но, как ни странно, после этого обычно действительно крики переставали быть такими пронзительными.
Когда я учился в седьмом классе, дядя Гриша привёз мне из Рима сувенир: полистоунового ангела на деревянной дощечке, размером с ладонь. Но дощечке была крохотная табличка «Basilio»[3].
Мне очень хотелось, чтобы мою комнату выделяло что-то особенное. Потому, получив предварительное разрешение у мамы, я вбил на двери в свою комнату с внешней стороны аккуратный гвоздик и повесил на него эту табличку. Так я обозначил своё присутствие в доме.
Я помню, одной зимой были ужасные крещенские морозы. Я надевал кальсоны (ужасно стыдно было в этом признаваться одноклассникам, но я носил подштанники), сверху надевал утеплённые штаны, рубашку, свитер, длинную куртку, шарф, шапку, и всё равно, когда я доходил 400 метров до школы, я успевал ужасно замёрзнуть. Как-то я вышел из дома, а на крыльце, у входа в подъезд, обхватив себя руками, словно обнимая последнего близкого человека, сидел бомж. Мне не хотелось, чтобы он шёл к нам в подъезд, поэтому я не стал ждать, пока он поднимется, и быстро зашагал в школу. Но там оказалось, что занятия отменили из-за морозов.
На обратном пути дрожащими от холода руками я приложил ключ к домофону, но он не открывался, – было слишком холодно. Я попытался набрать номер квартиры на домофоне, но тот выдавал ошибку. Тогда я прислонился к нему лицом и стал дышать на него, время от времени прикладывая ключ, пока домофон наконец не сработал.
Бомж сидел на своём прежнем месте, всё так же обхватив себя руками.
Я думал, он войдёт, но он даже не шелохнулся. Я уже хотел предложить ему войти, но в последний момент передумал.
Вечером мама спросила меня, как дела в школе.
– Никак, занятия отменили, – сказал я.
– Из-за холода?
– Да.
– Неудивительно. Представляешь, сегодня у нашего подъезда бомж замёрз насмерть.
В свой четырнадцатилетний день рождения я вышел из своей комнаты и обнаружил возле двери несколько коробок: судя по рисункам на них, внутри были системный блок, монитор, колонки, мышка и клавиатура.
Разумеется, я понимал, что это означает, однако вместе с тем мне не хотелось брать то, что мне не принадлежит. Я понимал, что, если я не поблагодарю за подарок, он может в скором времени исчезнуть, но, в конце концов, это же был мой день рождения.
Мне исполнялось четырнадцать – особый возраст, когда я становился полуправным гражданином России: это значило, что меня можно было посадить в тюрьму, но я ещё не имел права голосовать на выборах, пить алкоголь и курить сигареты. Я очень ждал этого дня и очень хотел, чтобы этот день особо отметили мама и Игорь, но, когда я проснулся, мамы уже не было дома, и Игорь был чем-то занят у себя в кабинете.
Я прошёл мимо коробок, стоявших возле дверей в мою комнату, принял душ и сел завтракать.
Игорь прошёл из кабинета в спальню.
Позавтракав, я вернулся обратно к себе.
Ничего не происходило.
Где-то через сорок минут Игорь вышел из спальни и, направляясь мимо моей комнаты в сторону прихожей, крикнул:
– Тебе что, особое приглашение нужно?