– Я не хочу в зоопарк! – кричал я. – И в детский сад не хочу! Я хочу домой! Хочу к бабушке!
– Вась, ну хватит, – говорила мама, гладя меня по голове.
– Ба-буш-ка-а-а-а! – надрывался я.
– Перестань, сынок, – она повернула меня и крепко прижала к себе.
Вечером сосед снова начал говорить что-то маме. Она ответила ему «нет», но он дальше что-то бормотал.
В какой-то момент я услышал, как она закричала: «Отпусти!»
В следующую секунду она влетела в комнату и закрыла за собой дверь.
– Всё хорошо, мама? – зачем-то спросил я, хоть и знал, что ничего не хорошо.
Я понимал, что сосед плохой и что от него не приходится ждать добра. Я понимал, что маме тяжело, но мне хотелось – очень хотелось, чтобы мама сказала, что всё хорошо.
– Да, Вась, – сказала она. – Завтра ты не пойдёшь в детский сад.
– А когда пойду? – уточнил я.
– В этот детский сад больше никогда не пойдёшь.
На следующее утро мы вернулись домой, – бабушка встретила нас с распростёртыми объятиями. В тот день она не пошла на работу и отвела меня в зоопарк. Мама приехала вечером, и мы с ней легли спать в их с папой комнате.
Правда, на следующий вечер мама не появилась. Я спросил, где она, и бабушка сказала, что у мамы дела, и она приедет потом. И она правда приехала: мы с ней часто виделись, она приезжала к нам в гости, но мы больше не жили вместе, и тем не менее я был рад, что мне больше не придётся вернуться в Матвеевское.
Через несколько месяцев мама сказала, что уедет ненадолго, но потом обязательно вернётся.
И так она пропала на несколько лет.
Бабушка была добрая. Она очень сильно меня любила. Помню (хоть я и был ещё совсем мелкий), каждый раз, когда она вела меня домой из детского сада, мы останавливались у ларька и покупали мне новую игрушку. Каждый день! Мало кто из моих друзей мог похвастаться этим. Да что уж там, – мало кто! Никто не мог. Много лет спустя я узнал, что иной раз, когда бабушка покупала мне игрушку, она судорожно прикидывала в уме, удастся ли ей сегодня поужинать или денег останется только на ужин для меня одного.
Мы с ней жили на Ленинском, недалеко от Нескучного сада, куда часто ходили гулять. Наш дом стоял рядом с площадью Гагарина, и многие ребята из нашего двора, глядя на памятник Юрию Алексеевичу, хотели стать космонавтами. Но только не я. Я никогда не хотел быть космонавтом.
Мне хотелось быть милиционером или президентом, потому что их нельзя убить, как папу. Я тогда не знал, что в ту лихую годину милиционеров чуть ли не каждый день убивали на улицах. А ещё хотелось быть священником, потому что его убивать грех, а ещё ему можно, когда захочется, заходить за алтарь. Бабушка иногда водила меня в церковь. Сама она была убеждённая коммунистка (а стало быть, атеистка), однако не видела ничего плохого в том, чтобы для общего развития ребёнка водить его в церковь.
Когда мне было шесть лет, я попросил бабушку меня крестить. В отличие от сорокадневных младенцев, которые понятия не имеют, что тучный бородатый мужчина с зычным голосом и взглядом профессионального жулика, окунающий их в таз с холодной водой, – есть посланник Божий, несущий свет и милосердие покорным рабам Его, я отдался религии по собственному желанию.
Справедливости ради отмечу, что шести лет от роду я ещё был достаточно молод, чтобы многого не понимать. Думаю, предложи мне кто-нибудь креститься сегодня, я бы немедленно отослал его к чёрту. Но всё же я рад, что тогда, в детстве, я это сделал. Очень часто неосознанно мы делаем чрезвычайно важные шаги в нашей жизни, которые по трезвом размышлении никогда не сделали бы. Иногда эти шаги приводят нас к падению в самую бездну, но не для того ли мы падаем, чтобы вознестись выше прежнего?
Моими крёстными были дядя Гриша и бабушкина подруга, которая вскоре после этого умерла. Искренне надеюсь, между двумя этими событиями нет никакой тонкой связи.
Я помню, отец Владимир Лапшин, настоятель церкви в Газетном переулке, где меня крестили, сказал тогда: «Очень важно понимать, что крещение – таинство, которое совершается однажды и на всю жизнь. Сделав этот шаг, вернуться назад нельзя. Можно стать священником и сложить с себя сан, можно выйти замуж и развестись, но раскреститься – нельзя!» Не знаю почему, но именно эта фраза так сильно врезалась в мою память. Может, дело в том, что я до сих пор не могу взять в толк, как священник может признавать развод? Ну да чёрт с ним, с крещением.
Как говорил ковбой Мальборо, со мной вы Бога не встретите.
Веру я утратил лет в пятнадцать, но об этом позднее.
Расскажу лучше немного о своём детстве.