Не обращая никакого внимания на жену, Игорь сообщил мне, что у меня три секунды, чтобы съебаться.
Выпрямившись и гордо подняв голову я с невозмутимым видом проследовал в сторону выхода. В дверях мы Игорем столкнулись, и он сделал шаг назад, пропуская меня. Восприняв это как должное, я с холодным презрением посмотрел ему в глаза и, выйдя из спальни, твёрдой неторопливой походкой проследовал в свою комнату. Поворачивая в коридоре, я повернул голову, ещё раз с чувством собственного достоинства взглянул Игорю в глаза и, вздёрнув подбородок, пошёл к себе.
Едва я закрыл дверь, я услышал, как тяжёлые шаги отчима направляются в мою сторону. Разумеется, я знал, что сейчас будет, но мне просто осточертело бесконечно унижаться и, подрываясь, со всех ног бежать от отчима с глаз долой, едва только он велит мне исчезнуть. Я не вторгался в спальню, – меня туда пригласили. Я чувствовал за собой полную правоту и полное право вести себя спокойно и уверенно, однако незащищённые права, увы, ничего не стоят. С другой стороны, у людей никогда не было бы никаких прав, если бы они не боролись за них. Я не мог обеспечить себе права с помощью грубой силы, поэтому стремился внедрить прецедентное право.
От удара ногой двери мгновенно распахнулись.
– Решил выебнуться, щенок? – в бешенстве спросил меня Игорь.
– Мама сама позвала меня. Я не хотел заходить, но она сказала войти.
– А я сказал тебе никогда не входить туда!
– Вы друг другу противоречите. И каждый приходит в бешенство, когда я делаю не так, как мне говорят, – произнёс я и, собравшись с силами, добавил: – Вы определитесь, кто в доме хозяин, чтобы я знал, кому повиноваться. Или, унижая меня, вы компенсируете свои комплексы, поскольку знаете, что я не могу дать сдачи?
Сказав это, я увидел, как багровеет лицо моего отчима, как наливаются кровью его глаза и как вскипевшая, словно волна, благородная ярость готова выйти наружу.
Игорь не любил меня, презирал меня, не испытывал ко мне ни малейшего уважения… однако сейчас – в этот момент – я увидел, что он меня ненавидит.
Он ненавидел меня не за то, что я сказал ему нечто неприятное, но за то, что мои слова были логичны, точны и констатировали абсолютную несостоятельность его жизненной позиции.
Ему было тридцать восемь лет. Он мог признать, что где-то допустил ошибку, он мог признать свою неправоту, он мог согласиться, что занял неверную позицию в каком-либо вопросе. Однако признать, что вся его философия, всё его мировосприятие, вся основа его личности – это категорическое свинство, – означало перечеркнуть тридцать восемь лет его жизни.
Принято считать, что взрослые, состоявшиеся люди не ломаются, обстоятельства не смогут категорически изменить их мировоззрение. Данное утверждение верно лишь отчасти, – оно относится к людям, которые на исходе лет не могут найти в себе могущества признать, что всю жизнь заблуждались. Для большинства людей это, увы! – невозможно. Они не могут смириться с тем, что им придётся разобрать на части собственную личность, а потом собрать её в нужном порядке, – на это потребуется слишком много энергии, сил и мужества. Но более всего мужества потребуется для признания несостоятельности святынь, которые человек на протяжении всей жизни искренне считал незыблемыми. И здесь необходимо подчеркнуть, что он действительно верит в свои святыни.
Несложно убедить в несостоятельности коммунизма человека, для которого коммунизм ничего не значит, которому всё равно, который просто плывёт по течению. Но убедить в несостоятельности коммунизма человека, для которого построение коммунистического общества было делом жизни, – означает отнять у него смысл существования и заставить отринуть всё, на что он потратил свою жизнь. Проделать это возможно, но когда молодой человек признаёт логику и справедливость аргументов, то подсознательно понимает, что жизнь – большая её часть – ещё впереди, и он не страшится вступить на иной путь, если разум подсказывает ему верность этого пути, поскольку молодой человек верит, что величайшие достижения у него впереди, и он хочет совершить их для праведной цели.
Игорь не верил в собственное величие, – он был от него так же далёк, как Колумб был далёк от Индии. Игорь понимал, что он не сможет найти в себе силы начать всё сначала. И потому он не мог признать свою неправоту.
Но моя речь была слишком логична, слишком последовательна, нужно было приложить гигантские усилия, чтобы подавить в себе разум, принимающий мою мысль. И прежде, чем Игорь успел захлопнуть отсек своего восприятия, куда попали губительные для его позиции аргументы, немного истины успело просочиться в его сознание. Она действовала на него, как вода, попавшая в щёлочь, окисляющая металл и рождающая кислоту, которая начинает выжигать всё вокруг.