– Слышь, братан, закурить не найдётся?
Этот вопрос несколько вывел меня из размышлений, которым я предавался, пока шёл по Арбату от МИДа в сторону кинотеатра «Художественный».
– Простите, – обернулся я к человеку, стоявшему справа от меня, на углу Кривоарбатского переулка.
– Сигарета, говорю, есть?
Я в недоумении посмотрел на стоявшего передо мной человека. Вначале я принял его за бомжа: он был какой-то неухоженный, немного помятый, с землистого цвета лицом и синими мешками под мутными, словно застоявшаяся вода в пруду, глазами. Он был немного пьян и, судя по всему, уже не первый день.
– А, сигарета, – произнёс я, не в силах отвести взгляда от собеседника. Мне пришло в голову, что неприлично вот так разглядывать человека, однако ему, казалось, не было до этого никакого дела. Он молча смотрел на меня, будто сквозь пелену, и не отводил взгляда. Внезапно до меня дошло, что ему стоило большого труда сфокусироваться, и он не хочет отводить от меня взгляд, поскольку подсознательно боится потерять меня из виду.
Я нашарил в кармане пачку сигарет и протянул ему. Он открыл пачку и попытался дрожащими пальцами достать оттуда одну сигарету. Рука не слушалась его, он совершал судорожные движения, словно был подвержен болезни Паркинсона, однако так и не смог выудить оттуда сигарету.
– Бля-я-я, ва-а-аще не получается достать, – констатировал он.
Руки у моего собеседника были слегка черноваты, – такой вид более пристал рукам заправского шахтёра после смены, а никак не благородного московского пьяницы. При мысли о том, что мне потом придётся касаться губами сигарет, которые помазал сажей этот очаровательный джентльмен, я ощутил лёгкую брезгливость. За это чувство мне немедленно стало стыдно, ведь я понял, что не имею никакого права презирать этого человека.
– Слушай, браток, не могу достать сигарету, не поможешь? – попросил он.
– Оставь себе пачку, – произнёс я.
Человек, стоявший передо мной, был ровесником дяде Грише или моему покойному отцу, однако мне и в голову не пришло обратиться к нему на «Вы».
И дело здесь было отнюдь не в том, что этот алкаш обращался ко мне «браток», как к родному. Дело было в том, что я – Василий Скуратов, шестнадцатилетний мальчишка, безработный школьник, подсознательно считал своё социальное положение à priori выше положения пьяницы, докатившегося до потери контроля над своим телом.
Это было осознанием своего превосходства на основании причинно-следственных связей, столь очевидных, что я о них в тот момент не задумывался. Однако, если разобраться, запросто можно проследить логику моего мышления. Я был недорого, но прилично и опрятно одет, руки у меня были чистыми, и я даже пользовался одеколоном, подаренным мне дядей Гришей. Мой собеседник, весь в рваньё, которое уже с натяжкой можно было назвать одеждой, был пьян, небрит, а руки его красноречиво говорили, что если он и читал «Мойдодыр», то с тех пор ни разу более не воспользовался мылом.
Это был опустившийся на самое дно бутылки палёной водки, покинутый Богом и силой духа, отчаявшийся человек, воплотивший формой своего существования всю экзистенциальную тщетность нашего бытия. У этого человека не было будущего, – ему приходилось совершать неимоверные усилия, чтобы уловить настоящее. Он находился за гранью пространства и времени, за той неуловимой чертой, которая опускает за человеком дверь, ведущую в эту реальность. Тело этого человека ещё было живо, он ещё продолжал биологически функционировать, но разум его был мёртв.
Всё это, как я понял, давало мне право говорить с ним свысока. Ведь он опустился, а я – нет, он – ничтожество, а я – человек, он лишён будущего, а у меня – всё впереди.
– Спасибо! – поблагодарил он меня. Я кивнул и уже собирался идти дальше, когда одарённый алкаш вновь обратился ко мне: – Слушай, браток, я у тебя мелочи не найдётся? Буквально чуть-чуть на баклажку недостаёт.
Я замялся, буквально на секунду, однако этого хватило, чтобы придать пьянице уверенности. Если бы я сразу ответил ему отказом, он бы не стал более докучать мне, однако, почувствовав нерешительность с моей стороны, начал настаивать:
– Дружище, очень хочется пить, понимаешь? Вчера был трудный, тяжёлый день… ну, нажрались с мужиками, как обычно бывает… понимаешь?
Я не понимал. За семь лет проживания на Светлогорском проезде у меня было предостаточно трудных дней. Но почему-то ни один из них не заканчивался тем, чтобы я нажрался, как свинья, с арбатскими алкашами. Поэтому я совершенно не знал, как это обычно бывает.
– Слушай, ну пару рублей дай хотя бы! – взмолился пьяница.