Я был к нему беспощаден. Я ругал его всякий раз, когда он делал что-то неправильно, я выставлял его на посмешище перед всей группой, говорил про него всякие гадости и громко смеялся над ним. Следом за мной смеялись все остальные. Вечером, часов в шесть, незадолго до того как нас должны были забрать родители (его – родители, а меня – бабушка), он спросил меня:
– А какая у тебя мама?
– Красивая, – сказал я. Это было правдой – моя мать была весьма красива.
– Она придёт за тобой? – спросил Лука.
– Меня всегда забирает бабушка, – отозвался я.
– А почему тебя не забирает мама? – не унимался Лука.
– Потому что мамы забирают только маменькиных сынков, – не выдержал я. – А нормальных ребят забирают бабушки.
– Но я же не…
– Ты самый настоящий маменькин сынок! – твёрдо заявил я. – Ты ничего не можешь сделать по-человечески, у тебя всё из рук валится, ты несамостоятелен, ты даже постоять за себя не можешь.
– Нет!
– Нет? – удивился я и толкнул его. Лука упал и заплакал.
– Плакса! Маменькин сынок!
Я довёл беднягу до истерики.
К несчастью для меня, его мама и моя бабушка пришли примерно одновременно. Лука тут же нажаловался на меня своей мамаше, и та, отведя бабушку в сторону, сказала ей пару слов. Она не выглядела разъярённой или взбешённой – только была слегка раздражена. Бабушка кивнула, спокойно сказала что-то в ответ и подошла ко мне.
Я ждал, что она будет ругать меня. Этого не случилось. Мы мирно вышли из детского сада и направились в сторону Ленинского проспекта. Выйдя на Ленинский, бабушка, как обычно, остановилась у палатки, где мы покупали игрушки. Я в недоумении воззрился на неё.
– Какую ты хочешь игрушку сегодня? – спросила она у меня.
– Сегодня я не хочу игрушку, – сухо ответил я.
– Почему? – искренне изумилась бабушка.
– Потому что сегодня я не заслужил.
– Почему ты не заслужил сегодня игрушки? – уточнила бабушка.
Я рассказал ей о том, как обошёлся с хорошим мальчиком Лукой, который просто хотел со мной подружиться. Бабушка внимательно выслушала меня… как же давно это было? Чёрт, я не могу вспомнить, что она мне ответила. Я не помню и следующего дня. Знаю лишь, с рассказов бабушки, что буквально на следующий вечер, когда она пришла забирать меня из детского сада, Лука чуть ли не обнимал меня при прощании.
Летом мы ездили на дачу, зимой – по городам Золотого кольца.
Бабушка зарабатывала достаточно, чтобы содержать нас, однако и не так много, чтобы позволить нам поездки за границу. В отличие от большинства советских людей, она не видела в этих поездках что-то необыкновенное: дочь посла, она с детства объездила пол-Европы и Северную Африку. Но всё же меня за границу она не возила; не могла – формально моим опекуном оставалась женщина, которая меня родила.
Бабушка любила рассказывать мне о наших предках: о её отце – дипломате, её деде – виноделе, погибшем во время гражданской войны. Но более всего я любил слушать истории о моих предках по отцовской линии, от которых мне досталась боярская фамилия.
Помню, как я впервые узнал о своём происхождении.
Через пару месяцев после моего поступления в детский сад, я был переведён в старшую группу, где были ребята пяти лет: они были старше меня на целый год. Заведующая детским садом наивно предположила, что старших товарищей терроризировать мне не удастся.
Авторитетом в этой группе был Матвей Клизмин – его папаша уже тогда владел модным домом и был успешным бизнесменом или портным, как говорил про него дядя Гриша.
Кстати, недавно я случайно узнал, что годовой оборот компании Клизмина-старшего составляет 100 миллионов долларов.
Так вот, отец этого Матвея, которого привозил охранник на «мерседесе» (вы же понимаете, что такое «мерседес» в 1995 году), был одним из главных спонсоров нашего детского сада. Мне кажется, этих сведений вполне достаточно, чтобы не рассказывать, как о Матвее пеклись воспитатели. Матвей – надо отдать ему должное – нисколько не гордился таким к себе отношением и воспринимал его скорее как данность, нежели особый статус. Как данность он воспринимал и то обстоятельство, что среди ребят снискал известную популярность. Не могу сказать точно: то ли сам Матвей обладал особой харизмой, то ли его игрушки, – так или иначе, ребята кружились вокруг него, как мухи вокруг ка…рамельного джема.
Вероятно, эта звёздность и стала причиной того, что Матвей возомнил себя королём… в самом прямом смысле: гувернантка (!) сделала для него корону из папье-маше, и Матвей припёрся в ней в детский сад. Когда Фома (мальчик, с которым я подружился в первый день своего перевода в старшую группу) спросил его, что у него на голове, этот засранец смерил моего товарища высокомерным взглядом и снисходительно произнёс: