Сам лидер был человеком военным (разумеется, уже несколько лет как в отставке) и периодически выступал с громкими заявлениями — то о горестной судьбе всей животноводческой отрасли, то о недопустимости приватизации городских рынков. Вполне, по-моему, искренне и честно ратовал за усиление государственного регулирования и, одновременно, за беспощадную борьбу с коррупцией. Что, опять же, по моему мнению, явно противоречило друг другу.
— Николаич, к тебе Домашевский не забегал? — сразу спросил Шарохин.
— Нет, — ответил я, помня свое обещание.
— Ах, падла такая! — яростно выдохнул депутат. — Нет, ну ты смотри, а! Специально от меня бегает!
— Говорят, он на больничном, — обмолвился я.
— Знаем мы эти больничные! Симулянт он! — продолжал бушевать Михаил Юрьевич.
— А что случилось? — спросил я, отрываясь от компьютера.
— Чтоб я за него хоть раз еще поручился!.. Да его прибить мало! — развивал свою мысль парламентарий.
В принципе всё было ясно и без вопросов. История эта началась до моего появления в аппарате. Тогда еще действующий пресс-секретарь задумался об улучшении жилищных условий и занял деньжат в одном почтенном банке. Крупную сумму без поручителя не давали, и Семён Маркович привлек в этом качестве депутата Шарохина, с которым был на короткой ноге. Потом власть переменилась, Домашевского хотели убрать из парламента к чёртовой матери и даже оформили приказ о его увольнении. Болтался он между небом и землей месяца три, банку кредит не возвращал. Банк разъярился и адресовал претензии поручителю. Поручитель тоже разъярился, ибо ничего такого не предполагал. И пошла писать губерния…
Семёна Марковича в аппарате оставили, но понизили и в должности, и в зарплате. Долг меж тем образовался приличный, особенно учитывая штрафные санкции. Банк пригрозил судом, и лидер группы «Честность» заплатил за Домашевского, дабы не было публичного скандала, связанного с депутатским именем. После чего эпопея продолжилась. Теперь уже Михаил Юрьевич бегал за Семёном Марковичем, требуя с него каких-то дополнительных расписок. Периодически депутат срывался на крик и обещал отвезти неплательщика в лес, подышать свежим воздухом.
— Говорят, он часть долга вернул, — сказал я.
— Хрен он чего вернул! — рявкнул Шарохин. — Он еще за моральный ущерб должен! Меня, уважаемого человека, в суд из-за него чуть не потащили!
— Моральный ущерб — материя тонкая, его трудно подсчитать, — заметил я.
— Ничего, подсчитаем! Я сам в суд подам! Квартиру у него заберу! — грохотал депутат.
Я вспомнил разговор с Валентином Юрьевичем. Видимо, на лице у меня что-то отразилось, так как Шарохин убавил громкость и спросил:
— Я тебя отвлекаю, наверное?
— Не очень, — дипломатично ответил я и покосился на монитор.
— Ну, извини. Сам понимаешь, он меня достал, — развел руками депутат. — Слушай, а что сегодня «Факты и комментарии» написали?
После ухода Шарохина, которого я снабдил копией заметки, работа пошла веселее. Как ни странно, никто больше не звонил и не заглядывал. Было около семи вечера, когда я поставил последнюю точку.
Я откинулся на спинку кресла, потянулся и перечитал концовку.
«…Все параметры договора на следующий календарный год уже согласованы обеими сторонами, текст подписан Вами и выслан генеральному директору издательского дома «Факты и комментарии». Начав односторонний, задним числом, пересмотр, парламент создаст прецедент, который может иметь последствия для всех СМИ. Никто из руководителей законодательного собрания ранее не поступал подобным образом. Естественно, в ближайшее время о таком шаге станет известно другим редакциям. Вследствие этого, все наши усилия, предпринятые за последние два года ради улучшения имиджа регионального парламента, могут оказаться обесцененными.
Ссылки на экспертизу качества договорных журналистских публикаций в правовом отношении совершенно неубедительны. Ныне действующие, а также заключаемые нами договоры не содержат никаких упоминаний о возможности экспертизы. Законодательством такая экспертиза вообще не предусмотрена, а ее объективные критерии отсутствуют. Со стороны парламента эти действия будут выглядеть попыткой свести счеты с газетой.
Убедительно прошу Вас взвесить все «за» и «против» для того, чтобы избежать непоправимой ошибки в нашей информационной политике.
Надеюсь на понимание».