И что ж, действительно, вскоре миссис Кокс приехала в Париж. Так, во всяком случае, нам кто-то сказал — из дома она не выходила, вернее, нам ни разу не удалось ее увидеть.
— Чудеса, я решительно ничего не понимаю, — сказал Рэндл. — Ей-богу, чтобы разобраться во всей этой истории, нужно целое бюро частного сыска. Черт бы их побрал, что у них там такое творится?
Некоторое время все оставалось по-старому, и мы вынуждены были примириться с тем, что «охота на Кокса» потеряла свою остроту, как вдруг нас опять оживила новая статья верного газетного простофили. В ней мы прочли примерно следующее:
«Мы не сомневаемся, что обитатели Латинского квартала с живейшим интересом отнесутся к приятному событию, которое ожидается в семье человека, наиболее популярного в квартале. Вот уже несколько дней, как перестало быть секретом для круга близких и друзей мистера Кокса, что он со дня на день ожидает появления наследника. Мистер Шарлемань Кокс…»
Дальше следовала обычная чепуха относительно гениальности и творческих планов мистера Кокса.
Это известие поразило Рэндла — он, наверное, меньше удивился бы, если бы на улице Риволи вдруг обнаружился новоявленный кратер Везувия.
— Что вы на это скажете? — восклицал он. — Нет, черт возьми, что вы на это скажете?
— Ничего не могу сказать, — ответил я наконец довольно-таки нетерпеливо. — И вы тоже не можете. Но, мне кажется, «гипотеза Рэндла» позорно провалилась.
— Это утка! — заявил он.
— То есть как это утка? Даже Кокс не настолько глуп, чтобы кричать о том, что неизбежно будет опровергнуто.
Рэндл покачал головой.
— Сообразите-ка сами, мой милый, — сказал он. — Кокс порядком поистратился, оплачивая угощенье своего придворного штата, и теперь ему надо всеми правдами и неправдами раздобыть деньжат. Ведь вы знаете, старики всегда умиляются, когда им сообщают, что скоро у них будет внук, так вот, Кокс выкинул всю эту штуку для того, чтобы родственники в Англии подсыпали ему немного на пропитание. Никакого младенца нет и не будет.
— Но позвольте, родители миссис Кокс умерли. Рождение наследника ни у кого особого восторга не вызовет.
— Ну, значит, где-нибудь в Соединенных Штатах объявился пропавший без вести дядя. Держу пари на десять долларов — младенца нет и не будет.
— Десять долларов — это слишком много, — сказал я осторожно. — Но на десять франков я согласен.
— Держу. Хотя в общем вы порядочный скареда. Можете смело отдать мне эти десять франков сейчас же.
— Не спешите, — сказал я. — Если не возражаете, я предпочитаю придерживаться традиционной политики моей родной Англии: поживем — увидим.
Дня через два-три парижские газеты оповестили мир о том, что у Кокса родилась дочь, и верный простофиля, наболтав, как всегда, кучу разного вздора, сообщил, что новорожденную назвали Джульеттой-Изольдой. Я просто глазам своим не поверил — это уже переходило все границы, но на беззащитного младенца и в самом деле обрушили оба этих прославленных и трагических имени. Я тем временем разыскивал Рэндла, чтобы получить свои десять франков и похоронить навеки «гипотезу Рэндла», но никак не мог его найти и разыскал наконец только в одиннадцатом часу вечера в одном из кафе. Выглядел он усталым и раздраженным.
— Привет! Целый день вас ищу, — сказал я, еще издали помахивая газетой. — Как насчет десяти франков?
— Бросьте, — сказал он устало и тут же закричал, — garcon, un formidable![33]
Я знал, что если Рэндл задумал выпить столько пива, значит, он сильно раздосадован и озабочен, и не стал требовать уплаты моих десяти франков. Он выпил залпом чуть не полкружки — знакомый мне прием офицеров американских экспедиционных войск — и заявил:
— Кокс сегодня болтался по городу.
— Праздновал счастливое событие?
— А миссис Кокс никто не видел.
— Да чего вы, черт возьми, хотите? Бедняжка, наверное, еще не встала с постели.
— И Мэгги исчезла. В Париже ее нет, — продолжал Рэндл.
— Куда вы, собственно, клоните?
— Послушайте-ка, тут кроется настоящая тайна, — произнес он с торжественностью, показавшейся мне комичной. — Кокс сегодня не лоснился как масло, а зеленел как травка на весенней лужайке. Вид у него был до смерти перепуганный.