Девушка зябко встряхнулась.
— Холодно? — Торрен глянул на нее, отвлекаясь от попытки соорудить постель.
— Не многовато ли трупов для одного похода?
— Да не, нормально, — Вейларис подсел к костру рядом с ней. — Вот мы как-то один могильник разрывали, вот там было даааа….
Мист беззлобно толкнула его локтем под ребро.
Гронс вернулся не скоро: они успели поесть и обеспокоиться к тому моменту, когда он бесшумно изник из теней и, усевшись рядом с ними, наконец потянул руку за своей миской.
— Плохо тут, — сказал он, немного пожевав. — Кто-то следит, а откуда — не пойму.
— Это как это? — насторожился Вейларис. — Заметил что?
— Нет. Просто чую. Вроде и тихо, не ходит никто, но взгляд на мне. И на вас всех, — описал свои ощущения Гронс.
— Как до ветру ходим, тоже подглядывают? — осведомился Торрен с умным видом, извлекая свой меч и точильный камень, и принимаясь за работу. — Слышь, Мист? Зырят на тебя! Хотя, чего там зырить.
— За это не поручусь, — без тени шутки прокомментировал следопыт. — Это …старое ощущение, — с трудом подобрал слово он.
— Старое? в каком смысле, старое? На нас старик смотрит? — не понял Вейларис.
— Старый извращенец какой-то? — оживился Торрен.
— За это не поручусь, — повторил Гронс и добавил, неохотно. — Кесе’н маэрос.
— Но это невозможно, — Мист рефлекторно выпрямилась, вытягивая шею, от чего стала похожа на несуразного птенца. — При всем уважении, эр-Эландиль.
— Иан дие. Но я не знаю, как иначе. Не нашел следов.
— Вот и все надежды на спокойную ночь, — вздохнул Вейларис. — Лады. Отдыхать все равно надо. А завтра все найдем, разграбим и свалим из этих непонятных мест. А то, даже не трупов многовато, а дури всякой пепельной. Давайте отдыхать.
Но, кажется, это никому толком не удалось в эту ночь. Пережевывая так и так слова Гронса, не спала Мист, пытаясь понять, что же за странности творились вокруг. Тяжело, чутко спал Торрен, не выпуская из рук ножны с мечом. Ворочался с боку на бок Вейларис, которому совесть, все-таки мешала, несмотря ни на что. Ближе к утру, когда была стража Гронса, тот встал со своего места так, словно и не спал вовсе, и, сев спиной к скорее тлеющему, чем горящему костру, уставился в предрассветный туман. Мист встала тоже, устав мучаться, села рядом.
Следопыт некоторое время оставался неподвижным, а потом стал рыться за пазухой, видимо, ища трубку. Но вместо трубки он достал что-то другое: небольшой деревянный чехол, разложив который, стал составлять из деталей флейту. Мист скосила глаза, изнывая от любопытства, но старалась не пялиться уж слишком. Гронс же, составив инструмент, поднес его к губам и долго едва-едва касался его губами и дыханием, словно вспоминая или спрашивая разрешения у себя самого.
Волшебное зеркало смотрело на них, прячась в туманах, и старое волшебство шевелилось где-то недалеко или, может, в душе, которую разбередило первое за много лет обращение по имени. Что полузабытое, стертое снова теплилось, вызывая к жизни мелодию и того самого, настоящего ард-Гроннена эр-Эландиля Аинэ, которого никто не узнал бы в следопыте Гронсе.
Он прижал к губам флейту и заиграл. Тихая, неуверенная, прерывистая мелодия постепенно окрепла и прозрачной дымной струей потекла вокруг их бивуака, смешиваясь с туманом.
Мист слушала, как зачарованная, пытаясь запомнить каждую ноту, и Торрен приподнялся на локте, а Вейларис продолжал лежать и смотреть в светлеющее небо, пока звучали переливы незнакомой, нездешней музыки.
Они текли и текли вокруг, пока туман не начал рассеиваться, и солнце не показало свой край над миром. Тогда Гронс отнял от губ флейту и начал осторожно складывать, а его слушатели встрепенулись, как от волшебного сна.
— Это…может, эльфы не едят детей? — неуверенно предположил Торрен.
— Едят, — ответил следопыт. Но, прежде, чем Торрен успел сообразить, добавил. — детей птиц, детей зверей. Людей почему-то не едим, — его руки, смуглые от загара, серые от грязи, покрытые ссадинам и царапинами, любовно погладили футляр.
Мист благоговейно наблюдала за его действиями, словно за торжественным ритуалом. Почему-то сейчас Гронс казался ей куда более эльфом, чем раньше, словно какая-то неуловимая другая струна в нем стронулась, заставив его “звенеть” немного по другому. Впрочем, может быть, дело было не в струнах и не во флейтах, и не в чарующей грустной мелодии — просто Мист знала теперь его лучше. Или вообще, в принципе, хоть немного знала. Может быть, когда их путешествие закончится, она сможет поговорить с ним побольше? Расспросить про эльфов и их быт, про легенды, которые они почти не доверяли книгам и записям, полагаясь на свою безукоризненную нечеловеческую память.