На мостовой лежала Эльжбета; стальное чудовище величиной с дом, немного покачиваясь, как бы даже танцуя, неотвратимо приближалось, а Эльжбета, прижав к плечу винтовку, ждала; и он видел только ее и танк, казалось, что они неожиданно застыли на месте. Наконец-то Вацлав снова мог двигаться, он встал рядом с Эльжбетой и поднял вверх карбидную лампу, которая через минуту должна была взорваться у него в руках…
Раздался телефонный звонок; полковник протянул руку к трубке и, придя в себя, подумал: они тоже ничего не могут, они тоже бессильны, и вместе с возвращающейся волной страха им овладело чувство горького удовлетворения.
— Может быть, мне все же прийти? — услышал он голос Эльжбеты.
— Нет, сегодня не приходи.
Вацлав Ян остался один в своем «наблюдаемом одиночестве». Взглянув на часы, он удивился: еще не было девяти.
Шел снег, в Уяздовских аллеях было уютно и светло, большие белые цветы оседали на волосах и шляпках женщин. Полковник шел быстро, не глядя по сторонам, узнаваемый и неузнаваемый, и только тогда, когда он подошел к углу Вильчей улицы, он понял, куда идет и зачем вышел из дому. Вихура уже много лет жил все в той же квартире…
Вацлав Ян свернул в темный коридор Вильчей, пересек Мокотовскую и вспомнил теплый, сыпучий песок и сосновый лес где-то недалеко от Отвоцка. Он как раз приехал из Кракова в Королевство Польское. Это были самые тяжелые годы, иссякали силы революции, все меньше оставалось людей, веривших в победу, каждое готовящееся выступление, казалось, уже не имело смысла.
Никогда до этого он так сильно не ощущал тщетность усилий, до смешного ничтожных по сравнению с могуществом поработителей. А они что? Горстка людей. А если даже толпа, если массы пойдут за ними, то кто? Безоружные, слабые, битые, расстреливаемые, гниющие в тюрьмах, сдыхающие в ссылках или влачащие жалкое существование под кнутом. Они достойны только презрения.
В тот свой приезд он привез из Кракова в Варшаву экземпляр написанной Юзефом Катерлей драмы «Роза»[48] и, прежде чем отдать книгу Вихуре, сам прочел ее несколько раз, потом постоянно в мыслях возвращался к ней со все усиливающейся горечью. Выходит, ждать только чуда? Выходит, нужно чудо, чтобы человек по фамилии Траугутт, человек по фамилии Монтвилл[49]… Во сне, лежа на деревянной лавке вагона, в тесноте и в зловонии, он снова переживал эту сцену, которая давала выход его ненависти и жажде мщения. Вот он сам, как Чаровиц, грознее Чаровица, стоит на пулавском плато. «Блеснула молния (он знал эти слова наизусть), огненная коса хлестнула раз, второй, третий, ударила справа и слева по собравшимся войскам. ‹…› Валятся шеренги сожженных трупов. Батальоны людей с пустыми глазницами, полки… разбегаются во все стороны с отчаянными воплями». И предсмертный крик Чаровица: „Его ждут немцы! Немцы! Немцы!“»
Нет, этого не будет.
Они шли втроем по отвоцким пескам, он, Вихура и Роберт, который потом погиб в первой же стычке их легиона. Солнце заглядывало им в глаза, они молчали, пока наконец не дошли до лесной сторожки, сели на лавку у стола, сбитого из неструганых досок, и пили холодную простоквашу, принесенную из погреба. Вот тогда-то Вацлав и сказал Вихуре об отчаянии, которое не дает ему покоя, и спросил, как он относится к «Розе». И запомнил ответ Старика, который, казалось, ничего не понял. «Видишь ли, дело в том, какой станет Польша. Нужно в будущее смотреть». И сам же процитировал «Розу»: «И снова панские набеги на русских и литовских крестьян, и снова насилие над Жмудью и евреями?»
Если так, то остается только ждать чудесного оружия Чаровица. Ибо нужно искать союзников в русской революции, в революции немецкой, в свержении монархий, в народно-освободительном движении на Украине и в Белоруссии…
Уже в то время Вихура не понимал главной мысли Коменданта. Так зачем же Вацлав Ян идет к нему сейчас, чего ищет, на что рассчитывает после стольких лет, каких слов ждет, какая надежда ему нужна?
48
Драма известного польского писателя Стефана Жеромского (1864—1925), опубликованная им в 1909 году под псевдонимом Юзеф Катерля.
49