— Джек! — оборвал его Алекс. — Закрой пасть! — Затем, глядя на чернеющий в темноте силуэт Андре Марти, он произнес: — Товарищ комиссар, я признаю себя виновным в неповиновении, или в чем вы там хотите меня обвинить, но сержант Алькантара ни в чем не виновен. Он лишь выполнял мой приказ, и никто не вправе обвинять его в неповиновении. Достаточно посмотреть на него, чтобы понять, этот толстяк неспособен на мятеж.
— Вот дерьмо! — выругался вышеупомянутый. — Но могу я узнать...
— Заткнись, мать твою! — рявкнул Райли.
Марти расхохотался — его, видимо, весьма забавляло это зрелище.
— Не беспокойтесь, лейтенант. Я пгекгасно знаю, что пгедставляет собой сегжант Алькантага; как и вы, он славится своей стгоптивостью. В каком-то смысле даже логично, что вы оба одинаково сквегно кончите, не находите?
— И как же мы кончим? — спросил Джек.
Зубы комиссара снова блеснули в темноте, обнажившись в улыбке.
— А это уже будет зависеть от гешения товагища генегала... Но я увеген, что оно не заставит себя ждать, — Андре Марти вновь хохотнул, как будто тявкнула собака. — А сейчас я оставлю вас под надзогом ваших товагищей из батальона Линкольна, чтобы все могли видеть, к чему пгиводит неповиновение. Завтга утгом я вегнусь, и вы пгедстанете пегед судом товагища генегала.
Француз сделал шаг вперед и присел на корточки перед арестованными.
— Ах да, и еще должен вам сказать, — доверительно произнес он; изо рта у него воняло, как из помойки. — Должен вам сказать, что двое солдат, котогые останутся вас кагаулить, имеют пгаво стгелять, если вы попытаетесь бежать. Так что, — он вновь захихикал, — можете попгобовать.
Пять минут спустя огни машины политкомиссара скрылись за поворотом проселочной дороги, а двое солдат из его личной охраны, как он и обещал, остались караулить Алекса и Джека, по-прежнему сидящих под высохшим деревом со связанными за спиной руками.
— Ну что ж, — вздохнул Джек. — Этого и следовало ожидать.
— Чего — этого?
— Что нас арестуют и устроят выволочку.
— Нет, — возразил Алекс. — Я уверен, что нет.
— Думаешь, нас расстреляют?
Райли покачал головой.
— Не думаю. Скорее всего, разжалуют в рядовые и отправят рыть выгребные ямы до самого конца войны.
— Ну, это ещё не самое скверное, — ответил Джек. — Хотя, честно говоря, я надеялся умереть иной смертью: скажем, бросив гранату под вражеский танк или закрыв грудью амбразуру.
Райли повернулся к другу.
— Ты это серьёзно? — спросил он.
Галисиец закашлялся и сглотнул.
— Разумеется, нет. Сказать по правде, я предпочел бы умереть в постели между ног прекрасной женщины, но боюсь, для этого несколько поздновато: я уже больше года ни с кем не трахался.
— То-то я гляжу, ты как-то странно на меня смотришь, — заметил Райли.
Джек оглядел его с головы до ног.
— Нет, ты не мой тип, — произнес он наконец. — Как ты думаешь, кто мог настучать Марти? Кто-то ведь ему донес?
Райли пожал плечами, хотя в темноте этот жест трудно было разглядеть.
— Может быть, и никто, — ответил он. — Этот Марти, конечно, скользкий тип, но не дурак. Вполне возможно, он и сам предвидел, что мы ослушаемся приказа.
— Честно говоря, я грешил на Хемингуэя. Ты отбил у него девушку, и ему это очень не понравилось.
Райли на миг задумался, но тут же отмел эту мысль.
— Нет, не думаю. Не тот человек. Такой скорее полезет бить морду или вызовет на дуэль, но не станет действовать исподтишка.
— Я бы не был так в этом уверен.
— Ты так говоришь, потому что совсем его не знаешь.
Сержант шмыгнул носом, после чего ответил:
— Нет, Алекс. Я так говорю, потому что как раз сейчас он идет сюда — и я не сомневаюсь, именно для того, чтобы позлорадствовать.
Подняв голову, Райли отчетливо разглядел в свете костров внушительную фигуру знаменитого журналиста, который спокойно приближался к ним, как будто совершал обычную вечернюю прогулку.
10
— Добрый вечер, товарищи, — поприветствовал Хемингуэй обоих часовых. — Как там наши заключенные?
Те, не заметившие его появления, резко обернулись, вскинув оружие.
— Спокойно, спокойно, — заговорил писатель, поднимая руки. — Спокойно, друзья мои. Я пришел лишь вас проведать. Вам известно, кто я такой?
— Журналист, — ответил один из солдат с сильным немецким акцентом. — Чего вам надо?
— Ничего такого... Просто поговорить с заключёнными.
— Нельзя. Валите отсюда.
— Только одну минутку...
— Никто не имеет права приближаться к заключенным, — пояснил другой солдат. Этот, напротив, говорил со славянским акцентом, и голос его звучал более дружелюбно.