— Но ведь это же святая вода!
— Да что вы говорите! — воскликнул Джек, вновь окуная голову в чашу и весело отфыркиваясь. — Теперь понятно, почему я весь огнем горю!
Он улыбнулся, и капли святой воды потекли по его щекам.
Сестра вспыхнула от гнева. Казалось, она вот-вот взорвется.
— Да вы просто... просто...
— Вы принесли то, о чем мы просили? — сухо оборвал ее Райли.
Монахиня лишь молча открывала и закрывала рот, как вытащенная из воды рыба, пытаясь найти слова, чтобы высказать свое негодование; но, видимо, это негодование было столь велико, что в лексиконе монахини просто не нашлось подходящих слов, которые бы не осквернили стен Божьей обители, а потому она лишь молча указала на груду одежды на скамье. Затем она вернулась к остальным доминиканкам.
— Как думаешь, она сильно разозлилась? — спросил Джек, смывая с лица последние следы ваксы.
— Кто ее знает? — пожал плечами Алекс. — У этих монашек такие угрюмые рожи, что не поймёшь, когда они действительно сердятся.
Закончив мыться, двое друзей облачились в рясы, принесённые сестрой Грасией, и предстали перед матерью-настоятельницей.
Послушницы нервно захихикали, и даже сестра Каридад изо всех сил поджала губы, чтобы не рассмеяться.
Стоявшие перед ними Алекс и Джек в доминиканских рясах — причём одному из них ряса оказалась слишком коротка, а другому тесна — казались похожими на двух бородатых и крайне уродливых женщин, при виде которых у монахини чуть не случился сердечный приступ.
— Сестра Райли и сестра Алькантара, к вашим услугам, — дурачась произнёс сержант и отдал честь.
— Пресвятая Матерь Божия... — только и смогла вымолвить она, перекрестившись. — Да простит меня Господь за это святотатство...
— Вы не поможете мне надеть это покрывало? — как ни в чем не бывало обратился Райли к монахине. — А то у меня все время уши торчат.
— Эта ряса меня определённо полнит, — заметил Джек, обхватывая себя за талию. — А чёрной рясы у вас случайно нет? В чёрном я бы казался стройнее.
Схватившись за голову, сестра Лусия покачивала ею из стороны в сторону.
— Ну и что толку? — проворчала она, указывая на них. — За километр видно, что это мужчины! У них даже бороды!
— Точно, — поддержала ее сестра Грасиа. — К тому же из-под рясы у вас сапоги выглядывают, — сказала она, посмотрев на Алекса. — А вы, — повернулась она к Джеку, — глядя на вас, можно подумать, что вы слопали весь наш запас провизии.
— У нас нет времени бриться, — возразил Алекс. — А эти одеяния — самые большие из тех, что вы принесли. Будем надеяться, что в темноте часовые нас не разглядят, к тому же наверняка они будут пялиться на послушниц, а не на нас двоих.
— Поймите же, — настаивала доминиканка, качая головой, — вы слишком бросаетесь в глаза. А если нас разоблачат, то к стенке поставят всех.
Райли стоически пожал плечами.
— В таком случае, — коснулся он деревянного распятия, теперь висящего у него на шее, — надеюсь, ваш Господь протянет нам руку помощи.
16
Сгорбившись, как древние старухи, прячась в самой середине компактного строя монахинь, напоминающем фалангу, Райли и Джек шли с опущенными головами, скрытые под рясами и покрывалами и надеясь, что на тёмной улице никто их не разглядит и не заподозрит неладного.
Степенным шагом они перешли через площадь, преодолев несколько десятков метров, отделявших их от церкви святого Мартина Турского, возле которой несли караул солдаты.
Едва монашеская процессия вступила на площадь, путь преградили несколько легионеров. Райли в панике выпрямился — посмотреть, что происходит, и увидел немного растерянные лица солдат. Они явно не ожидали, что кто-то выйдет на улицу в этот предрассветный час.
— Стой! — приказал сержант взвода, поднял руку и огромными шагами направился в сторону процессии. — Кто идёт?
— А вы что же, не видите, молодой человек? — спросила мать-настоятельница у легионера — и правда совсем молодого, вряд ли старше двадцати лет.
Этот ответ весьма озадачил сержанта, явно не привыкшего, чтобы монахини разговаривали с ним в таком тоне.
— Куда? — потребовал он отчета, стараясь придать голосу побольше властности.
Сестра Каридад указала в сторону церкви впереди.
— В церковь, — ответила она тем же тоном. — Куда ж еще?
— Нельзя, — ответил сержант, вставая на пути у доминиканки. — Разве вы не знаете, что в городе комендантский час? До шести часов утра никто не имеет права находиться на улице.