— Всё равно поесть надо, — сказал Мишка. — А то никаких сил не будет.
— А где сестрёнка? — спросил я.
— Там, в комнате, — ответил Антон. — Спряталась. Она дядю Мишу боится, глупая.
Мишкины пальцы, белые от муки, ловко защипывали края теста. Едва один круглый аккуратный пельмень ложился на противень к другим, Мишка лепил уже следующий, проворно работая пальцами.
— У мамы не был? — спросил я.
Мишка покачал головой. Антон, раскатывая тесто, взглянул на него.
— Дядя Миша, ты иди, если тебе надо, — сказал он тихо.
— Вот батя придёт, мы ему всё расскажем, убедимся, что с ним всё нормально, и тогда я пойду, — сказал Мишка.
Антон еле слышно вздохнул.
— Я знаю, что будет, когда он узнает про маму, — проговорил он. — Он напьётся. Я боюсь с ним один оставаться.
Мишка бросил на него острый, заблестевший взгляд.
— Тогда я с тобой останусь, — сказал он. — Или заберу тебя к себе.
— Нет, я батю тоже не могу бросить, — вздохнул Антон.
— А я тебя не могу бросить, — сказал Мишка.
Они умолкли: Мишка лепил пельмень, Антон раскатывал тесто, но оба они отчаянно цеплялись друг за друга.
— Миш, давай, я схожу в больницу, — предложил я. — Потом приду и расскажу тебе, как там.
Он вскинул на меня взгляд.
— Правда? Слушай, в самом деле, будь другом. — Он взглянул на Антона. — Я правда не могу сейчас от него уйти.
— Я туда и назад, — сказал я.
— Я жду, — кивнул он.
Я помчался в больницу так, как и не снилось моей злосчастной спине, и поверите ли, она даже не посмела устроить мне никаких препятствий в виде судорог! Но, как оказалось, спешил я напрасно. У больницы я встретил Мишкиного отца: он как раз выходил оттуда. Только взглянув на его лицо, я похолодел и сразу заподозрил самое страшное. Мишкин отец шёл и, казалось, ничего не видел перед собой, а меня заметил только тогда, когда столкнулся со мной лицом к лицу.
— Серёжа, — пробормотал он. — Ты не знаешь, где Мишка опять шатается?
— Я только что от него, — сказал я. — Он у Антона… У него мать сегодня умерла.
Мишкин отец посмотрел на меня недоуменно — странными, затуманенными глазами.
— Как, и эта тоже? Вот схлестнулись так схлестнулись бабы… Хорони их теперь.
— Погодите, дядя Паша… Так тётя Валя… — начал я.
— Умерла, Серёженька. Умерла. — Мишкин отец как-то странно задышал, стал смахивать с глаз что-то. — Инфаркт у неё случился. А эта-то курица… Она-то отчего загнулась? Молодая баба, с виду вроде здоровая… Глотка у неё, по крайней мере, не больная была.
— Скоропостижно. — Я ещё не вполне пришёл в себя от новости о смерти Мишкиной матери.
— Ох, бабы, — покачал головой Мишкин отец. — Ну, отчебучили… Ну, учудили…
Он вдруг побледнел, прижал руку к сердцу и закрыл глаза. Я испугался и схватил его под локоть.
— Дядя Паша, что с вами?
Он открыл глаза, перевёл дух.
— Да ничего, нормально всё.
— Давайте, я вас провожу!
— Не надо, Серёженька… Иди, скажи Мишке, что мать умерла. Пусть деньги готовит, у него там вроде есть какие-то… У нас с матерью ничего на такой случай не было отложено. Не собирались помирать-то так рано…
Я плёлся обратно к дому Антона так, словно на ногах у меня было подвешено по пудовой гире. Вот так ситуация… Пока я шёл, у меня самого началось какое-то покалывание в сердце, и я, признаться, не чаял добраться. Когда я наконец пришёл, отец Антона сидел на кухне за столом, сцепив свои тёмные рабочие руки в замок и опустив голову. Антон сидел напротив него в такой же позе, а Мишка — по-прежнему в фартуке Галины Фёдоровны — варил пельмени. В гробовой тишине булькала кастрюля и вкусно пахло. Я подошёл.
— Здравствуйте, — сказал я.
Отец Антона поднял голову и посмотрел на меня. По его взгляду я понял, что он уже всё знает. Что я мог сказать? Я тихонько дотронулся до его плеча.
— Мои соболезнования.
Он крепко встряхнул мою руку и кивнул. Мишка тем временем доставал пельмени шумовкой и накладывал в большую тарелку. Он ещё не знал, что его мама умерла, а у меня почему-то не поворачивался язык это сказать.
— Где у вас вилки? — обратился он к Антону. — Доставай всё.
Большая тарелка пельменей дымилась посередине стола, но никто не ел. Мишка положил в тарелку для отца Антона, поставил перед ним.
— Я понимаю, что не до этого. Но надо, — сказал он мягко и сочувственно. — Хотя бы немного.
Отец Антона взял вилку, насадил на неё пельмень, нехотя отправил в рот и стал сосредоточенно жевать. Мишка положил пельменей Антону и мне.
— А Машка? — вдруг вспомнил отец Антона, встал из-за стола и пошёл в комнаты, зовя младшую дочь: — Манюня! Ты где? Айда кушать! Пельмешки!