— Где… где он? Он уехал? — выдохнул он.
Я показал взглядом на окно. Антон посмотрел, увидел Мишкино лицо и, не дав себе времени перевести дух, бросился в вагон. Я видел, как он врезался в Мишку, как вцепился в его куртку, но из-за толстого оконного стекла не слышал, что он говорил. Мишка отвечал, положив руку на вихрастый затылок Антона и ласково вороша его волосы пальцами, и их лица сблизились. Антон в отчаянном протесте замотал головой, но Мишка взял его лицо в свои ладони и сказал что-то, отчего Антон обмяк и ткнулся лбом в его плечо. Мишка на несколько секунд прижал его к себе, а потом отстранил: проводница уже просила провожающих покинуть вагон. Я слышал её звучный голос:
— Мальчик, отпусти папу и выходи, сейчас поезд поедет! — Она почему-то решила, что Мишка — отец Антона.
Антон цеплялся за его куртку и не хотел уходить. Тогда Мишка был вынужден сам выдворить его из вагона: поцеловав, он вытолкнул его на мои руки. Поезд уже тяжко дышал, готовый вот-вот тронуться.
— Ты меня бросил! — крикнул Антон Мишке.
Мишка уже снова стоял у окна. В ответ на слова Антона он прижал руку к сердцу. Мы просто смотрели друг на друга, а когда поезд тронулся, он приложил к стеклу большой палец левой руки. Я сделал то же самое. Поезд шёл медленно, набирая скорость, и мы шагали за Мишкиным окном, а когда я почувствовал, что мои ноги не выдерживают темпа, остановился. Антон тоже остановился. Поезд увёз Мишку в неизвестные дали, а мы остались.
Поезд ушёл, рельсы опустели, а сердце всё ещё невыносимо саднило. Я вспомнил про свёрток и странные Мишкины слова; когда я немного отвернул обёртку, чтобы посмотреть, что там, у меня невольно вырвался вздох. Это были деньги — те самые, которых я не взял. Пачка слегка похудела — видимо, из-за того, что некоторую сумму Мишке пришлось потратить на похороны. Теперь я понял Мишкины слова. Деньги предназначались для Антошки, и теперь я уже не имел права отказаться от них.
XV
В воскресенье Антон пришёл ко мне в одиннадцать утра. Мы проверили домашнее задание и позанимались до половины первого, а потом пошли на прогулку: это вошло у нас в обыкновение. Мы шли по берегу озера в молчании. Первым его нарушил Антон.
— Он обещал написать, но я знаю, что не напишет.
— Раз обещал, значит, напишет, — сказал я.
Мне хотелось ему сказать: пройдёт год, и боль притупится, а через три и вовсе пройдёт. А через пять ты, вполне возможно, забудешь и его, и меня. Но я промолчал. Молчал и Антон: подбирая камушки, он швырял их в воду — с какой-то злостью и обидой, как будто они в чём-то провинились. Вдруг он, уронив очередной камушек в песок, изменился в лице и показал пальцем куда-то вдаль:
— Ой, смотрите! Горит!
Я посмотрел. Горела беседка Кирьянова — полыхала, как погребальный костёр. Всегда странно видеть, как что-то горит на воде: непонятно, как оно вообще могло загореться, откуда посреди водной стихии взялась противоположная — огонь. Антон побежал к дому Кирьянова, размахивая руками и что-то крича, а я бежать не мог, поэтому просто быстро пошёл, усиленно опираясь на трость.
Тушить пожар не стали: он не угрожал ни одной близлежащей постройке, а беседку уже не имело смысла спасать. Она была деревянной, а потому вся сгорела дотла, и местные мальчишки помогли очистить остров от обгоревших останков. Поверхность острова теперь напоминала Мишкино лицо — хотя к последнему я, конечно, уже успел привыкнуть. Но из моей памяти ещё не стёрся облик этого островка — такого, каким он был до застройки, и сейчас, увидев его изрытым, обожжённым, неузнаваемым, я испытал нечто похожее на то, что я почувствовал, увидев Мишкино лицо тогда, первого сентября.
— Видимо, проводка была неисправна, — сказал Кирьянов. — Должно быть, замыкание…
— Вы будете восстанавливать постройку, Аркадий Павлович? — поинтересовался я. — Жалко, красивая была.
Он махнул рукой.
— Жаль, конечно… Но сейчас у меня нет времени.
Мостик, соединявший остров с берегом, остался цел, и по нему ещё можно было пройти на остров. В следующее воскресенье мы с Антоном предприняли туда вылазку. Мы загулялись допоздна, уже начинало темнеть, было прохладно и сыро, и мы решили разложить костёр. Антон захватил с собой пару картофелин, и мы испекли их в золе.
— А где была пещера, в которой вы играли? — полюбопытствовал Антон.
— Там, где ты сейчас сидишь, — сказал я.