Дверца автомашины захлопнулась. «Жигули» тихо и плавно исчезли за деревьями, росшими около соседнего дома. Лишь шум двигателя доносился еще некоторое время.
Муж так ни разу и не обернулся. И это Лоре тоже было понятно. Когда они прощались в коридоре, она улыбалась, во всяком случае, пыталась улыбаться. Во время учений у мужа будет мало времени, чтобы думать о ней. Но если он о ней вспомнит, то пусть представит ее себе улыбающейся. При расставании человек всегда вспоминает самый последний момент прощания.
Лоре Вернер отошла от окна. Нервно прохаживаясь по комнате, она думала о том, что после смерти Катрин ей с мужем надо было бы уехать, и не только из этого дома, но и вообще из этого городка, на новое место, где ничто не напоминало бы им о Катрин. А здесь каждая вещь была связана с ней. В комнатах жили отзвуки ее шагов, в книгах сохранились ее пометки, а струны рояля, кажется, еще дрожали от прикосновения ее пальцев. В саду будут расти цветы, которые Катрин высадила прошлой осенью. Из них цвел только жасмин — скопление белых цветков без листьев на фоне такой же белой стены под ее окном. Увидеть цветы золотисто-желтой форзиции, почки которой лишь сейчас начинают раскрываться, Катрин не было суждено.
Им надо было уехать куда-нибудь далеко-далеко, где все можно начать сначала, если такое вообще возможно для сорокапятилетней женщины. Но никакой командир дивизии, даже если он генерал-майор, не может сменить место жительства и службы только по личным мотивам.
В октябре они все вместе отпраздновали присвоение ему звания «генерал-майор». Когда окончились официальные поздравления и прием, они собрались по-семейному втроем. Новенькая генеральская форма висела за занавеской в прихожей, но они в этот вечер говорили в основном о Катрин и ее поступлении в музыкальное училище. Больше часа она сидела за роялем и по просьбе отца играла этюды Шопена, его полонез ля бемоль мажор, менуэты Баха и Генделя, фортепьянные пьесы Чайковского. Ни отец, ни мать девушки даже не предполагали, что Катрин осталось жить всего несколько недель.
Лоре Вернер снова подошла к окну. На улице было тихо, слишком тихо. Здесь, на этой улице военного городка, в ближайшие десять дней, до возвращения ее мужа, ничего не случится. Лоре позавидовала мужу: предстоящие учения отвлекут его от нелегких воспоминаний о Катрин, втянут в гущу событий, заставят напрячь все свои физические и душевные силы. А когда он вернется с учений домой, то, возможно, уже не будет ощущать так остро горечь от невосполнимой потери, как она, мать. Мужчины быстрее справляются с такими несчастьями.
Он вернется, как возвращался когда-то лейтенантом с учений и маневров, стройный и здоровый, подтянутый, полный впечатлений, о которых потом рассказывал вне всякой связи с происходящим, то радостно, то сердито. Оживление, охватывавшее его после каждого такого возвращения, не имело никакого отношения к ней, Лоре, и некоторое время он казался ей чужим. Но так продолжалось до той минуты, пока усталость не клонила его ко сну. Тогда Лоре садилась рядом с мужем и смотрела, как постепенно его лицо смягчалось и становилось розовым, как у ребенка, который за долгий день вдоволь набегался с дружками.
Лоре Вернер представила себе возвращение мужа после очередных учений, хотя он еще не доехал до казарм, да и сами учения еще не начались. Она посмотрела на часы — совсем скоро, через четверть часа, он войдет в свой кабинет в штабе.
Лоре подошла к телефону и набрала номер. Ответила ее младшая сестра и сразу же передала трубку своему мужу.
— Герхард, — сказала фрау Вернер, — журавли летят.
— Спасибо, Лоре. — Она хотела уже положить трубку, как услышала: — Марлис считает, что тебе надо перебраться к нам на ближайшие дни. С детьми ты не будешь чувствовать себя одинокой. Приезжай!
— Посмотрим, Герхард, — ответила Лоре. — Может быть, и приеду. Успехов тебе!
Герхард Ляйхзенринг командовал одним из мотострелковых полков дивизии. Звание полковника он получил, когда Вернер стал уже генерал-майором. Ляйхзенринг считался способным командиром. Года через два-три его должны были направить в Москву на учебу в Академию Генерального штаба.
Однажды сестра рассказала Лоре, что за несколько дней до объявления тревоги Герхард становится очень нервозным, плохо спит, при малейшем шорохе вскакивает с кровати, а иногда даже сидит ночью в своем кабинете в полной форме. Когда же наконец тревогу объявляют, он чувствует себя измученным, как после целого дня напряженной работы.
Генерал-майор Вернер знал об этой слабости Ляйхзенринга и требовал, чтобы Герхард поборол ее. Лоре Вернер считала, что муж проявляет в данном случае ненужное упрямство, он же называл это последовательной позицией. И Лоре перестала спорить с ним. Она придумала код, с помощью которого теперь и оповещала мужа сестры, когда узнавала время объявления тревоги. С тех пор Герхард сделался на удивление спокойным, и это не укрывалось от глаз Вернера. Он воспринял это как собственный успех, как результат своей воспитательной работы. Но больше других была довольна Марлис. Теперь мысли о предстоящем объявлении тревоги не терзали мужа и не отвлекали от семейных обязанностей.