— Вы не должны обижаться, что я не приглашаю вас в дом… — заговорил старик, стоя за заборчиком и улыбаясь своей озабоченной улыбкой.
Полковник не успел ничего ответить старику, потому что за его спиной взвизгнули тормоза, а затем раздался гудок. Быстро обернувшись, Шанц увидел знакомую «шкоду» темно-красного цвета и одновременно услышал голос дочери:
— Папочка! Папа!.. — Выскочив из машины, Фридерика сломя голову бежала к нему через улицу.
Шанц закачал головой и засмеялся грудным, чуть приглушенным смехом, от которого сотрясалось все его туловище, — так Шанц смеялся только тогда, когда был чему-то особенно рад.
Фридерика крепко обняла отца и почувствовала на своих волосах его губы, а на лице — руки.
— Ну, выкладывай, что там у тебя? — спросил у дочери Шанц.
Фридерика уже давно не слышала от отца таких слов. В эти как будто бы ничего не значащие слова он всегда вкладывал и свое родительское беспокойство, и нежность. Фридерика не отпускала отца, который обнял ее левой рукой. От его шинели пахло сырой землей, бензином, маслом и табаком. От отца всегда так пахло, когда он возвращался с маневров или полевых учений.
— Ну, выкладывай, что там у тебя? — повторил свой вопрос Шанц, словно угадав, как нужны сейчас дочери его слова.
Они немало значили и для него самого — после 28 февраля, когда Фридерика спустилась из своей комнаты в кухню, а затем они вместе пошли на вечер, эти слова стали неким связующим звеном менаду отцом и дочерью.
Рядом с отцом Фридерика чувствовала себя в безопасности. Она давно не испытывала подобного ощущения. Обычно нечто похожее охватывает путника после долгого и трудного пути, во время которого он живет одним днем, не ведая о том, что ожидает его завтра. В последние четыре года каждый раз, когда девушка покидала поселок, она жадно впитывала новые впечатления, наслаждаясь прелестью средневековых городков и исторических памятников, но очень скоро ее начинало тянуть обратно, в военный городок, в котором не было никаких достопримечательностей и где один день, как две капли воды, был похож на другой.
Девушка выпустила отца только после того, как он спросил дочь, все ли в порядке дома.
— Да, — ответила она, — хотя нет… но ничего особенно страшного не произошло…
— А как ты вообще сюда попала? Я подумал, что…
— Собственно говоря, случайно… Мне нужно попасть в Барсеков.
— В Барсеков?..
— Ну да… Вы же после окончания маневров устроите там танцевальный бал, не так ли?
— Что верно, то верно, — подтвердил Шанц, — бал там обязательно будет. — Он понял дочь, а поняв, нежно привлек к себе.
Из долины снова подул холодный ветер, неся по улице песок и пыль. Шанц еще крепче обнял Фридерику, словно желая защитить ее от порывов ветра. Теперь он, как никогда остро, понимал, что дети для родителей остаются детьми даже тогда, когда они уже выросли и стали взрослыми, и что родители поступают довольно легкомысленно, когда вдруг решают, что с определенного возраста дети уже не нуждаются ни в их внимании, ни в их неясности.
— Если у тебя есть время, мы могли бы… выпить по чашечке кофе, — предложила Фридерика.
Шанц кивнул соглашаясь. Сейчас Фридерика была для него важнее всего на свете. Другие части и без него прибудут на этот перекресток точно в назначенное время, а разыскать артиллерийский полк он еще успеет.
Фридерика тем временем уже интересовалась, где можно выпить хорошего кофе.
— На рыночной площади, — ответил старик. — В кафе «У башни». — Он кивнул, словно хотел попрощаться с ними, и снова улыбнулся своей озабоченной улыбкой.
Спустя четверть часа отец и дочь сидели в небольшом кафе, похожем на застекленную веранду. В этот час посетителей было немного. Для жителей городка свободный вечер еще не начался. С сумками и сетками, толкая перед собой детские коляски, они двигались по узкой улочке, с одной стороны которой проходила городская стена, а с другой — высилось здание, увенчанное круглой башней с воротами. Над ними железными буквами было написано, что здесь находится городской музей.
Рассказывая о доме и о том, что произошло со Стефаном, Фридерика переводила взгляд с башни на отца и видела, как постепенно менялось его лицо — оно становилось все более усталым. Шанц зачем-то достал очки, а затем протер глаза, будто в них попал песок. Чем подробнее рассказывала Фридерика, тем жестче и глубже залегали складки в уголках рта у Шанца, а губы его вытягивались, становились совсем тонкими. Фридерика уже не спускала глаз с отца. Но вот она заметила, как его лицо вновь обрело спокойствие. Шанц смотрел на улицу, где установилась наконец тишина, однако его не интересовало то, что там происходило. Он думал о чем-то своем. Быть может, он как-то объяснил себе поведение Стефана, проанализировал его поступок и уже решил, что необходимо предпринять. Однако когда отец заговорил, Фридерика сразу поняла, что думал он вовсе не о Стефане.