В небольших военных городках до сих пор происходят своего рода взрывы, число которых за последние годы не только не уменьшилось, но и увеличилось. Кто-то относится к этому довольно спокойно, а кое-кто бросается на поиски каких-то перемен, сексуальных, например, или иных. Некоторые становятся строгими до жестокости по отношению к окружающим, а другие начинают увлекаться тем, чему раньше не уделяли абсолютно никакого внимания. Однако следует признать, что большинство женщин находят правильное применение своим силам — живут ради семьи и мужа.
К такому большинству относилась и Марлис Ляйхзенринг. Долгие годы Лоре и сама так жила. Ущербность подобного образа жизни она поняла только после смерти Катрин. И поняла потому, что задала себе вопрос: а ради чего, собственно, до сих пор жила она?
По сравнению с другими женщинами учительница находилась в более выгодном положении, поскольку у нее была любимая профессия. Большинство же женщин, среди которых Марлис самая молодая (ей только тридцать три года), работали не по специальности, лишь бы что-то делать. Они следовали простой житейской логике: «То, что можем сами, мы вправе ждать и от других». Руководствуясь этим правилом, они осуждали всех, кто по каким-либо причинам не нашел себе места в военном городке, подвергали критике все необычное, с их точки зрения, что вносили в их круг вновь прибывающие из других мест офицеры и их жены. Поэтому-то рисунок, предложенный молодой учительницей, и вызвал у них такую отрицательную реакцию.
Женщины молча пили кофе. Потом фрау Фрейер встала, сняла со стены свой рисунок и скатала его в рулон.
— Где-то сейчас наши мужчины? — неожиданно спросила она, ни к кому не обращаясь. — Сегодня на улице довольно свежо, не правда ли? — И она обняла себя за плечи, как это делают озябшие люди.
— Но ведь это же не зимние учения! — возразила ей Марлис.
— Они находятся где-то в районе Рабенбергена, а там они всегда поглубже закапываются в землю, — пояснила фрау Кристиан.
Учительница внимательно посмотрела на нее:
— Вы говорите так, будто уже не раз там побывали.
Фрау Кристиан носила очки с сильными линзами, которые так увеличивали ее светлые глаза, что казалось, они существуют сами по себе.
— Женщина, которая живет здесь давно, — сказала она, — и была очевидицей многочисленных учений и маневров, почти безошибочно знает не только то, где находится ее муж, но и то, чем он сейчас занимается… — И она со знанием дела объяснила, что части дивизии завтра или, самое позднее, послезавтра будут форсировать реку Хафель, а если фрау Фрейер не верит, то может спросить об этом у мужа, когда он вернется с учений.
Все это уже немолодая и бездетная фрау Кристиан произнесла не без гордости и одновременно с мягким укором. Остальные женщины разделяли ее мнение. Дело в том, что фрау Кристиан принимала непосредственное участие в создании первой воинской части народной армии. Она считала, что в настоящее время находится все меньше женщин, которые готовы к жизни в таком маленьком военном городке. И когда кто-нибудь из прибывших позднее женщин находил фрау Кристиан по меньшей мере смешной, она мгновенно разражалась упреками в ее адрес, которые иногда граничили с оскорблениями.
Однако гордость фрау Кристиан имела под собой определенную почву. Пять лет назад она отказалась следовать за мужем, когда его перевели в штаб дивизии. Она просто не пожелала уезжать из этого городка и осталась жить в маленьком деревянном домике, поступив на работу кассиршей в магазин. Конечно, и в городе она могла бы получить неплохую квартиру и работу, но там она не чувствовала бы себя личностью. К тому же здесь у нее были единомышленники, число которых, если говорить откровенно, уменьшалось с каждым годом.
Вот какие мысли невольно приходили в голову фрау Вернер, когда она смотрела на женщин, которые как ни в чем не бывало пили кофе. Лоре чувствовала, что за последние годы она довольно далеко отошла от этих женщин, от той жизни, которую она сама вела в молодости.