— Подожди!
Литош решил поговорить с Фихтнером о том, почему полковник Шанц помогал солдатам копать окоп. Любопытство не давало ему покоя. Литош не верил, что полковник прибыл в их роту только потому, что в ней служит Ульрих, который ухаживает за его дочерью. Причина, по-видимому, крылась совсем в другом.
Спустя полчаса Литош и Фихтнер, получив на кухне еду и продукты, вернулись в подразделение. Солдаты собрались в укрытии, расселись на чем попало.
На этот раз ужин раздавал Фихтнер. Действовал он проворно, но без суеты. В протянутые ему котелки он наливал порцию горохового супа и тут же выдавал по куску хлеба. Раздача пищи в солдатском коллективе, как известно, дело ответственное. Если раздающий, не дай бог, случайно обделил бы кого-то, а кому-то дал чуть больше, не говоря уже о преднамеренном обмане, то его сообща заклеймили бы таким позором, какой падал разве что на голову труса. И хотя Фихтнер впервые раздавал пищу, ни один солдат не высказал неудовольствия.
«Либо они очень устали, либо считают, что я разделил все по совести», — решил Фихтнер, довольный собой. У него даже голос стал каким-то другим, спокойным и внушительным. Возможно, именно таким голосом он и разговаривал с овцами.
— На, держи! — говорил он солдату, подавая котелок с супом и хлеб. — На, бери. Это очень вкусно. Осторожно, не разлей. А вот и твой хлеб…
Движения Ульриха, который до сих пор поворачивался медленно, будто на него давил тяжелый груз, были легкими и уверенными. Такое состояние обычно охватывает солдата, когда после долгих и утомительных занятий он снимает с головы каску и усаживается отдохнуть где-нибудь в тени под деревом. Или, быть может, перемена в парне произошла от того, что в роту пришел Шанц, дочь которого так нравилась Фихтнеру?
Полковник сидел между Литошом и Айснером и не спеша ел суп, который ему налили в крышку котелка. В последнюю очередь Фихтнер налил супу себе, действуя по принципу: хороший пастух сначала позаботится о стаде и только потом о себе.
«Возможно, пастушок потому так и переменился, что здесь он чувствует себя лучше, чем в казарме, — мелькнула мысль у Литоша. — Здесь как-никак природа — земля, лес, трава… Если, конечно, можно назвать травой ту жалкую растительность, что выросла тут. Зато какой простор, нет ни заборов, ни загородок, ни стен…»
Литош прослужил на целых полгода больше Ульриха и хорошо усвоил, что значит настроение, которое подчас зависит от незначительного пустяка. Дерево, растущее посреди казарменного двора, производит на солдата совсем иное впечатление, чем дерево в лесу, а свежая зеленая трава за казарменной стеной совсем не похожа на желтую вытоптанную травку где-нибудь на казарменном дворе.
Литошу нравилось наблюдать за ребятами и думать о них. Прежде, даже когда он работал на стройках Берлина, ему не приходилось встречаться с таким множеством не похожих друг на друга людей. А самое главное — он понял, что человек меняется в зависимости от своего окружения.
Тем временем большинство солдат покончили с ужином и принялись за чай. Литош оперся спиной о стенку укрытия и наблюдал за ребятами: один лез за спичками, другой — за зажигалкой, чтобы закурить после ужина. Полковник Шанц курил сигару, которая пахла особенно ароматно. На некоторое время в укрытии наступила необыкновенная тишина — все с наслаждением курили. Литошу нравились такие минуты затишья, когда все сидят в темноте в молча курят, думая о чем-то очень дорогом. И постепенно начинаются разговоры — негромкие, откровенные. В такие минуты обычно никто не спорит.
Ночи никогда не пугали Литоша, даже в детстве. Возможно, этим он обязан матери, женщине крепкой и энергичной. Но такой она бывала только днем, а когда наступал вечер и в комнате становилось темно, она укладывала его в постель, а сама, усевшись на краешек кровати, шепотом рассказывала ему сказки, тихонечко водя пальцем по шее или за ухом до тех нор, пока он не засыпал. Однако на подобные нежности мать была способна только в темноте.
Солдатам предстояло работать еще не менее двух часов. Тогда огневая позиция отделения будет в полном порядке. Но и на этом их работа не кончалась, поскольку надлежало выделить людей для оборудования ротного наблюдательного пункта. Солдаты молчали. Постепенно их начало клонить ко сну. И только один человек не дремал: это был Фихтнер, возившийся с пустым термосом.
Неожиданно у входа в укрытие, как раз напротив Литоша, появился какой-то солдат.
— Оружие! — выкрикнул он. — Пропали наши автоматы! Кто-то забрал их!..