— Если бы сейчас я снова оказался при стаде! Время выгона все равно не изменилось… И когда приходит пора стричь овец… А здесь… Кое-кто считает, что армия сейчас ни к чему, не нужна, мол, она… Совсем недавно я и сам так думал. К чему граница между двумя немецкими государствами?
Шанц не перебивая слушал недавнего пастуха, чувствуя, что парень с ним откровенен и сейчас скажет что-то очень важное. «Пусть выговорится, пока не началось наступление, — решил он, — все легче будет».
А Ульрих Фихтнер рассказывал о том, что там, где он жил, об армии как-то даже и не думали. О ней вспоминали только тогда, когда приходило время служить кому-то или, наоборот, когда солдат, отслужив положенный срок, возвращался домой. Земляки задавали демобилизованному разные вопросы: об армейских порядках, о командирах, о том, как солдат кормят, дают ли им отпуск. Демобилизованный отвечал на все эти вопросы, сдабривая их армейскими шутками.
— В армии же, — продолжал Фихтнер, — люди находятся в такой обстановке, как будто не сегодня завтра разразится война. Всех солдат заставляют подписывать приказ о сохранении военной тайны, но до сих пор никаких особенных тайн я здесь и в глаза не видел. И потом… — Фихтнер неожиданно замолчал и, вытерев руки о брюки, заключил: — И потом, никто точно не говорит, как мы должны вести себя, если из Федеративной Республики через границу попрут западногерманские солдаты, вооруженные танками и ракетами… В зависимости от обстоятельств. А что это значит?..
— Ну а ты что станешь делать? — поинтересовался Шанц.
Солдат недоуменно пожал плечами и проговорил:
— Я пастух, а пастухи — мирные люди… Такими они были и такими будут всегда.
— Выходит, что тебе абсолютно все равно, станешь ты пасти общественное стадо или отару какого-нибудь помещика?
Ульрих немного помолчал и, снова набрав горсть песка, высыпал его на землю.
— Я как-то об этом и не задумывался…
Шанц достал из полевой сумки коробку с сигарами и спросил:
— Ты не куришь?
Фихтнер покачал головой.
Светло-сизый дым на несколько секунд как бы разделил их. Полковник курил молча, а солдат думал о том, что командир взвода Анерт ни разу не поинтересовался, курит ли он. Анерта вообще не трогала прошлая жизнь Фихтнера. Видимо, он был слишком молод для этого. Совсем другое дело — Шанц, который надел военную форму, когда Фихтнера и Анерта еще и на свете не было.
— Конечно, есть у нас и такие люди, — ответил Шапц, выпуская изо рта дым, — которые будут ликовать, если те, с другой стороны, придут сюда. Но таких очень мало, и они ничего не решают. Большинству населения в нашей стране нравится новая жизнь, и потому они будут бороться за нее. Можешь в этом не сомневаться.
Больше Шанц не стал ничего говорить. Убеждать солдата на сей раз он не собирался, ведь с помощью одних слов вряд ли это удастся, а вот заставить человека задуматься можно сразу. Шанц понимал, что такой человек, как Фихтнер, слишком быстро не поверит кому-нибудь. Но если он начал задавать вопросы, это само по себе хорошо. И он обязательно получит на них ответы. Правда, в зависимости от того, к кому были обращены вопросы, ответы могут быть разными: глубокими или поверхностными, обстоятельными или короткими. А разбираться в них придется самому солдату, и на это нужно время.
О себе и своей жизни Шанц рассказывал солдатам лишь тогда, когда возникала необходимость. Его судьба была связана с судьбами многих людей, о жизни которых парни в возрасте Фихтнера знали только по учебникам, из книг, кинофильмов или рассказов родителей. Из-за множества совпадений такие биографии часто бывали похожи одна на другую и со стороны могли показаться скучными. А если их начинали приукрашивать, это не приводило ни к чему хорошему.
Фихтнеру недавно исполнилось только двадцать лет, а Шанцу двадцать лет было в июле тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. И все то, что пришлось ему пережить, было для его солдат уже историей. Но кто, спрашивается, должен был приобщить этого паренька из Тюрингии к недавнему прошлому своей страны, к событиям двадцатипятилетней и тридцатипятилетней давности? Командир отделения и командир взвода, с которыми он встречается каждый день? Не всегда им это хорошо удавалось, поскольку сами они были лишь на несколько лет старше Фихтнера. А Шанц и другие старшие офицеры, к сожалению, нечасто бывали среди солдат. Вот, собственно, почему полковнику так понравились слова дочери, что лучшие офицеры должны не сидеть в штабах, а работать непосредственно в ротах.
Позади Шанца вдруг послышались чьи-то голоса, шаги, шорохи. Это просыпалась рота. Полковник понял, что ему пора уезжать. За дальнейшим ходом учений он будет наблюдать уже с «холма полководца», как шутливо называли они НП командира дивизии генерал-майора Вернера, где находились инспектора министра обороны и представители Объединенного командования стран — участниц Варшавского Договора, которым предстояло наблюдать за ходом наступления частей дивизии. Там-то Шанц и узнает все подробности дальнейшего хода учений.