— Прощайте, братья мои. Мы встретимся за снами богов. Пусть дорога ваша будет чиста, и вас не терзает ни жара, ни стужа, и всегда будет сладка ваша вода. Да не будут забыты ваши имена.
Они постояли возле мертвых и отошли, остались только Науринья и Майвэ. Майвэ сосредоточилась, ловя нити силы. Земля, вода и ночь были рядом, и она потянулась к ним, и они ответили, струясь через нее и забирая свое. Прах ушел к праху, вода ушла к воде, и ночь окутала темнотой нишу. Это было нетрудно — здесь была сила отца. Она слышала его далекий-далекий отзвук, как еле слышное эхо.
"Папа. Папочка. Прости. Я вернусь. Я обязательно вернусь"…
Науринья криво улыбался, по левой его скуле катилась слеза. Майвэ знала, о ком думает он и у кого просит прощения. Он смотрел своим магическим зрением вслед этим двоим, уходящим из мира, той дорогой, куда собрался идти и он.
"Он не вернется со мной", — окончательно осознала Майвэ, и ее сердечко сжалось, и она посмотрела на Арнайю Тэриньяльта. Тот медленно повернул к ней незрячее лицо.
"Я вернусь с тобой, госпожа моя".
— Мы жили в Амре. Это небольшой город, к северо-востоку от Столицы. Когда все случилось, — говорила Иште, — мне было около года. — Она помолчала. — Смуту я толком и не помню. Все время была война, понимаете. Потом, когда все как-то утихомирилось, Амра подчинилась принцессе, да… Много народу погибло, был голод. Кто-то ушел на юг, к Тианальту, кто-то остался, ну, как везде. Много было сирот. И принцесса собирала их к себе, многие и просто отдавали детей, чтобы с голоду не померли. Ну, и лишние рты тоже… Знаете, они брали охотнее тех, кому было не больше пяти или семи лет, остальных не очень, не всех. Айрим сказал, что в Столицу возьмут всех, кто захочет строить новое. Тогда-то земля и начала умирать. И мы пошли. Мне тогда двенадцать было. Мы были готовы все делать, — она замолчала, словно ей было стыдно.
— Говори, девушка, не бойся, — сел рядом с ней на корточки Деанта. — Мне надо знать, чтобы все исправить.
Иште кивнула.
— Принцесса всех принимала. Все Юные — ее дети. Но самых младших забирали в Дома Детей, и оттуда они выходят вот такими, — она показала на второго, бесстрастного, пустого пленника. — Айрим говорит, что лишь они чисты. У них нет привязанностей, и они могут стать Юными, которые будут жить в Городе Грядущего века, он так говорит. — Она помотала головой. — Всех детей, таких вот маленьких, собирали по всем землям, где могли. Дети принцессы, да. — Сиэнде прижалась к ней, словно утешая, погладила по руке. — Кто постарше, вот как она, тоже брали, но мало кто из них становился Юным… Айрим говорит…
— Кто такой Айрим? — спросил Деанта. Он хотел знать, кто для Столицы этот человек.
— Айрим? Он муж принцессы, он просто Айрим. Наставник всех. Да. Юные понимают его без слов, они любимые Дети его и принцессы, да.
— А остальные?
Иште не сразу ответила.
— В город принимают всех. Всем есть еда и вода, и одежда, и кров. Но избранные — только Дети и Юные. Новый мир принадлежит им, да. Остальные недостойны, они просто доживают. Служат Новому миру как могут. Все должны служить Новому. Есть такие, кто добровольно отдает себя новому миру и становится боговнимателем. — Ее передернуло. Майвэ чувствовала, что за этими словами стоит нечто большее, чем ей уже известно.
— Как становятся? — мягко сказала она.
Иште опустила глаза, видимо, собираясь с мыслями.
— Айрим говорит, что все имеет свою цену, и ее надо заплатить.
— И?
— У каждого своя цена. Они становятся почти как Юные. Только не перестают стареть, просто медленнее стареют. Для этого им приходится…занимать жизнь у кого-нибудь.
Это было настолько тошнотворно-очевидно, что Майвэ даже не удивилась. Она помнила рассказ матери, когда ее готов был убить родной брат.
— Они правда слышат богов?
— Так говорят. Но лет двадцать уже боги молчат, и боговниматели сходят с ума… Айрим велит Юным их убивать, когда так случается.
Двадцать лет. Майвэ переглянулась с Науриньей. Тогда отец запер Жадного…
— Еще старших берут в Белую стражу. Как вот этого, — она кивнула на мертвого.
— Войско?
— Ну, те, кому дозволено убивать.
— Другим не дозволено?
— Нет, что вы, жизнь в городе священна, — в ее голосе прозвучала странная горечь, почти насмешка. — Но жизнь — это когда служишь.
— А чем служили вы? — тихо спросила Майвэ.
Иште глубоко вздохнула. Помолчала.