— Иди ко мне, девушка, — тихо сказала госпожа Асиль. — Положи голову ко мне на колени, я так давно не расчесывала твои кудри…
Майвэ и хотела и не хотела исполнить просьбу, но потом подошла. От Асиль пахло лапчаткой.
— Ты красива, девушка, — говорила госпожа Асиль. — Я хотела бы такую дочь.
— Госпожа, мы брат и сестра.
Асиль словно не слушала ее.
— Твои волосы как мех черной лисы… Когда я впервые говорила с твоей матерью, мы говорили как враги. Я так завидовала ее красоте, красоте дня. У нее глаза как вешняя листва. У тебя глаза тоже зелены. Майвэ, твоя мать передала мне через служанку жемчужное ожерелье редкой красоты. Но мне был бы дороже жемчуг ее беседы, так и скажи ей. Я хочу говорить с ней. Я не хочу льда между нами, пусть я и Ледяной Цветок. Майвэ, я вышила ей покрывало. Я уколола палец, и моя кровь в узоре. Пусть возьмет, пусть не питает ко мне вражды. Я королева без короля, она королева без венца. Но у нее есть муж и дочь. Сыновей мы отдаем, а дочери остаются нашими дочерьми. Майвэ, я подарю тебе перстень, он принадлежал моей матери, и я отдала бы его дочери или жене сына. И я отдам его тебе…
— Отдай лучше мне твоего брата, госпожа, — ответила шепотом Майвэ, почти засыпая.
— Что? — не расслышала Асиль.
Но Майвэ уже заснула. Госпожа Асиль так и сидела, держа ее голову на коленях, пока Майвэ спала.
Глава 2
Ринтэ любил бывать один в Узорном покое. Можно было говорить вслух с отцом и братом, как будто они оба были живы и сидели рядом. Иногда ему казалось, что они действительно здесь. И тогда его начинали одолевать мысли о том, куда же мы все-таки уходим после жизни. Это была слишком огромная мысль, сходная с бездонной пропастью, и бросаться туда он не был готов.
Камни отца и брата в Узоре продолжали мерцать, даже хотя оба они ушли из Снов Богов. Его собственного камня в Узоре не было — и все же Узор был жив. Значит, какой-то иной был смысл в этом Узоре. Не знак проигрыша тому, кто заперт в Средоточии.
Что же все они отдавали ему и что в ответ получали? И стоило ли оно того? Почему никто не решился разорвать круг, как сделал он сам? И если это знак поражения, то почему так прекрасен и спокоен Узор? Почему в этом покое на него нисходит надежда?
Ринтэ помотал головой. Не сейчас. Не время об этом думать. Хватает других забот.
Он лег на черный узорчатый ковер, положил руки под голову, глядя в потолок. Скоро придет Арнайя Тэриньяльт. Дочери он после пира еще не видел — госпожа Асиль увела ее к себе, и такой жадный и пугливый был у нее взгляд, что он не осмелился ей помешать.
Смерть мужа и тяжелое ранение брата свалились на нее тогда, когда ей больше всего нужна была поддержка — и оба, кто мог бы помочь ей, вдруг покинули ее. Госпожа Диальде тоже уехала не ко времени. И белоголовая тэриньяльтиха оказалась совсем одинокой. Только Ринтэ поддерживал ее — он чувствовал себя слишком виноватым перед покойным братом. Вот тогда Сэйдире и обиделась. И Асиль при дворе стало совсм тяжело.
Послышались знакомые шаги. Шли двое. Ринтэ резко поднялся, встал, чтобы встретить своего доверенного и самого верного человека, Арнайю Тэриньяльта, и Адахью, который уже не был так ревнив, удовлетворившись, в конце концов, ролью второго самого преданного человека и личного телохранителя.
Ринтэ попросил Адахью позаботиться, чтоб их не беспокоили. Затем взял Тэриньяльта за руку и усадил.
— Говори, брат.
— О чем в первую очередь?
— Обо всех.
— Тарья Медведь в добром здравии, хотя в нем много печали. Нежная Госпожа тоскует по внуку и просит, чтобы в Объезд вы оставили его погостить.
— Скажи о Майвэ.
Тэриньяльт медленно покачал головой.
— Я могу сказать лишь то, что сумел ощутить. Могу и ошибаться.
— Говори.
— Она светится. Очень ярко.
— Это плохо. Будут замечать.
— Я же сказал, что не знаю, можно ли полагаться на зрение Тэриньяльтов.
— Ваш род слишком долго и слишком давно ушел от света. Опасаюсь, что ваше зрение схоже со зрением тех, кто бродит в Провале. И прочих тварей.
Тэриньяльт поджал губы.
— Твоя дочь тоже умеет говорить неприятные вещи в лицо, государь.
— Это же моя дочь. Прости.
— Я привык.
— Арнайя!
— Да?
— Каков я в твоих глазах?
— Ты светел, государь, но она ярче.
Ринтэ встал.
— Возьми-ка клинок. Я завяжу глаза. Посмотрим, как у нас получится — у тебя с твоим зрением, у меня — с моим.
— Охотно.
— Надо же, ты совсем не считаешь себя калекой.