— Он не лжет?
— Он не договаривает, — сказал Господин Смерти.
— Молчи, братец! Он спросил — я ответил!
— Чего он не договорил?
— Я все сказал, как есть! Не слушай их! Все будет именно так, как ты захочешь! Только освободи меня, и мы заключим договор.
— Чего ты не договорил?
— Позволь мне, — сказал Господин Огня. — Я договорю? Позволишь? — Он повернулся к Аньяре. — Мне все равно, что ты будешь думать о нас, что ты сделаешь. Но я скажу тебе, без утайки скажу. Он сможет тебе даровать такую власть, что ты сможешь словом делать все, что пожелаешь. Но это будет в замкнутом кругу. Даже если этот круг будет до самой Стены — это будет круг, из которого ты не выйдешь. И в обмен на силу ты будешь должен давать ему кое-что. Вот уж тут я не знаю, чего он попросит, но даром ведь ничего не дашь, так, братец?
Аньяра слушал и молчал. Боги бранились. Он не хотел слушать их перебранки и погружаться в их древние распри, которых он, смертный, не мог понять. Аньяра думал о том, что рассказывал Вирранд Тианальт, заложник короля. О замкнутых кругах городов, из которых не могут выйти люди. О круге Холмов среди мертвых земель. О круге терний, в котором спали боги. Круги. Круги. Как выйти из круга?
— Я тебе нужен, чтобы выйти из круга. А тебе? Вам? — он посмотрел на Госпожу Яблок. На Господина Ветра. На Госпожу Воды. На Лань, нежную, прекрасную деву-Лань из древних песен. А боги смотрели на них — на него и Лань.
— Аньяра, возлюбленный мой. Он не лжет, когда говорит, что моя любовь убьет тебя, если ты не станешь бессмертным. И он не лжет, когда говорит, что я не стану смертной. Не потому, что не хочу. Я не смогу. Этот мир был создан для нас, детей богов. Мы не можем уйти из него и стать иными. А вы, люди, не связаны с ним, у вас есть свобода. Он не лжет, когда говорит, что сделает все так, как ты хочешь. Он даже может сделать меня такой, как хочешь ты…
Аньяра улыбнулся, подняв руку.
— Я понял. — Он посмотрел на свою металлическую руку. — Я готов платить, любовь моя. Я не буду королем, ибо я увечен. И, значит, я волен выбирать. Я останусь с тобой. — Он повернулся к Госпоже Яблок. — Давай мне твое яблоко и твой напиток. Я хочу быть с моей Ланью, а королем я быть не хочу и не смогу. Между нами не будет договора, — он отвернулся от Жадного. Больше он не хотел ничего слушать.
— Вы бросаете меня здесь, — Жадный выпрямился. — Хорошо же. Милосердные, всемогущие, благие-преблагие! А куда вы денете людей? А?
Аньяра подобрался.
— У людей есть короли. Кто пойдет за ними — тот пойдет.
— А остальных выбросите как падаль, а? Тех, кто остался в столице? Кто останется в пустыне? В Холмах? Кто не пойдет, а?
Аньяре это начинало надоедать.
— Не говори, что тебе дороги люди. Они сами решат, что им делать. Выбор есть у каждого. И у тебя был.
Жадный повернулся к нему. Лицо его менялось, но красные глаза и ухмылка оставались неизменными.
— Не ты, так другой. Я все равно выйду из круга. Все время мое!
— Но время кончается, — сказал Господин Смерти. — Однако, ты прав. Ты можешь выйти их круга. И это очень просто. Надо всего лишь кое от чего отказаться, ты сам это знаешь.
— А ты сам-то чего же не выходишь из круга? — с яростью и чуть ли не плачем произнес Жадный.
— Я, — ответил Господин Смерти, — должен исполнить свое слово. И ты это тоже знаешь. Так что мы не расстаемся, брат.
Аньяра не понимал, что происходит. Он был всего лишь человеком, всего лишь избранником дочери богов, и то, что сейчас происходило, обрушилось на него невыносимым взрывом чувств — человек не способен такого выдержать. Он снова не понимал слов богов, это был вихрь образов. Ощущений и — Присутствие, чье-то огромное присутствие, больше всего мира. И чей-то взгляд швырнул его на землю и тяжко придавил к ней. И Аньяра перестал ощущать себя и осознавать бытие.
Он не видел, как забурлил Котел.
ПУСТЫНЯ. РАЙТА
Райта гнал шилорога. Пока солнце не поднялось высоко, надо проехать как можно дальше и найти убежище. Шилорог отъелся и напился в Потерянном шерге, загривок его разбух, так что он выдержит долгий путь. Райта ехал к хьяште. Он просто знал теперь, где она, чувствовал ее жар. Копье вело его.
— Я не ошибусь, — бормотал под нос Райта. — Я не ошибусь, и великий Маллен полюбит меня и перед всеми скажет — вот мой сын! Я не подведу!
Копье подрагивало под прикосновением и еле слышно гудело.
Копье вело его.
Часы перед рассветом были самыми студеными, но он выехал затемно — копье согревало и его, и шилорога, да и в любом случае час холода они пережили бы. А как только начнет светать, настанет прекраснейший ничейный час, час жизни и цветения. Он с тоской вспоминал Потерянный шерг, его тепло и воду, и Госпожу. Но еще когда он совсем недалеко отъехал от шерга и обернулся, чтобы бросить последний взгляд на скалы — он уже не увидел их. Они словно растворились в мареве Пустыни. И осталась только память, и Копье, и ощущение взгляда в спину. Жгучего, огненного взгляда Сына Огня, Торамайи.