Кровь Медведей — сильная, густая — сказалась в ней неизбежно. И Дед, и Нежная Госпожа, которую рядом с Дедом невозможно было называть бабкой, поняли это быстро. Но Майвэ не помнила другой луны, потому привыкла к ее багровым лучам. И о том, что в землях Дневных все плохо, говорили с самого ее рождения. Она привыкла к этим словам тоже.
Майвэ воистину была наследницей своих родителей. То, что она, как бы сказали Дневные, выродок, обнаружилось довольно скоро после ее рождения. И Дед с Нельруном взялись за девочку всерьез, не смотря на протесты госпожи Диальде и Сэйдире.
— Молчать! — рявкнул он только один раз, когда обе они, как чайки на птичьем базаре, налетели на него. — Времена уже и так злые, а будут волчьи. Луна давно кровью течет, если не заметили. Так что чем больше будет знать, тем вернее выживет, поняли, дуры? Она нашей крови, Медвежьей. Сила у нее в крови, густая у нее кровь, тяжелая. Сожжет ее, если не обучить. Да и ты, невестушка драгоценная, тоже еще добавила ей в кровушку. Цыц! Не так, что ли? А ты вспомни, как вы с внучком моим сюда приехали, что с вами по дороге было? А? То-то. Молчи и не лезь, поумнее тебя люди займутся. Ваше дело — дамское, вот тонкостям да хитровывертам вашим ее и учите. А я ее кровь буду воспитывать. Зазнаться не дам. Синяков и шишек она у меня нахватается, это точно. Молчать! Зато будет знать, что делать, когда припрет. Голова у ней хорошая, жаль будет, если даром пропадет или свихнется, когда сила в ней играть начнет.
Да и госпожа Сэйдире была почти уверена, что от нее, выродка, не может родиться обычного ребенка. И, надо сказать, это ее печалило. С тех пор, как луна стала кровавой, Сэйдире не знала покоя. Ее мучили дурные сны — Ночным хорошо, они не видят снов. Ее томили нехорошие предчувствия. И единственный в Медвежьем Холме, с кем она могла говорить об этом, был Нельрун, жилистый, сухой и темный как щепка. Потому, что у Нельруна половина лица была мертвой, и глаз на мертвой половине видел не только то, что видит обычный глаз. Нельрун, как и Сэйдире, видел тени. Однажды в Лебедином Холме они говорили об этом. Они были Дневные, и порой не спали днем, глядя на лазурное зеркало озера под лазурным холодным небом осени. День пока еще был прежним, а ночью небеса были кровавыми. Днем еще можно было думать, что все по-прежнему.
— Не за то меня хотел убить собственный брат, что я вижу Ночных. Я вижу тени, я вижу, когда они неправильные. Эти тени видно всегда, даже когда кругом темно или когда солнце в зените. Они сами по себе живут.
— У твоего брата была такая тень, госпожа? — спросил Нельрун так, словно знал ответ заранее.
— Да.
— Как у людей появляется такая тень? Почему?
— Откуда мне-то знать, Нельрун? — досадливо ответила Сэйдире. — Этого даже мой муж не знает, даже Дед не знает, ты не знаешь, Науринья не знает. Откуда мне знать? Прорастает из черного зерна, а оно во всех нас есть.
Нельрун вздохнул.
— Унаследовала ли ваша дочь ваше зрение?
— Не знаю, — отрезала Сэйдире.
— Как бы то ни было, — сказал Нельрун, помолчав, — юную госпожу надо обучать.
— Да будь все оно проклято! — вдруг всхлипнула Сэйдире. — Я лучше была бы крестьянкой в самой захолустной деревушке, и был бы у меня мой самый обычный муж и самая обычная дочка!
— Этого не было бы, госпожа, — тихо сказал он. — Пришли волчьи времена, уже нигде не спрятаться. И потому лучше обучить ее, чтобы у нее было оружие.
— Против чего?
— Против того, что происходит.
Дед сказал, что учить Майвэ будет, но не раньше, чем ей стукнет столько же, сколько было ее отцу, когда его привезли в Медвежий холм. И потому поначалу наука для Майвэ была такой же, как для всех. Читать она выучилась довольно рано — и началось сущее бедствие. Потому как Майвэ просто проглатывала те книги, которые были положены для детей, и быстро добралась до неположенных. Сколько ее не отлаливали, не пытались оградить от ее набегов библиотеку, но Майвэ умела просочиться где угодно. Сэйдире начала подозревать, что тут без наследных способностей не обошлось. А, может, просто уследить не могли. Ведь вся банда холмовой ребятни, в которой бегала и Майвэ, тащила с кухни свежевыпеченные вкусности прямо из-под носа поварих.
Из недозволенных книг ничего страшного она все равно не вычитала, потому как понимала совсем мало. Порой и слова-то читались, и известные были — но не складывались ни в какую историю. Была какая-то скучная непонятина. Майвэ запоминала эту непонятину — она вообще хорошо запоминала, но смысла в этой непонятине не было никакой. Разве что можно непонятину под нос бубнить или напевать. Правда, Нельрун раз ее поймал на этом, позеленел весь и так наругал, так напугал, что Майвэ от испуга даже плакать боялась. Конечно же, она не забыла Слов, Которые Нельзя Говорить и Петь Просто Так — она просто запомнила, Чего Нельзя Говорить и Петь Просто Так Если Не Понимаешь. А дед сказал, что настанет время — и он всему научит, но пока надо молчать.