— Пустынные?
— Да! Ты сам знаешь, что они ведут дела только с господином Малленом.
— Пустынные здесь? Сейчас?
— Да! И наш господин тебя зовет!
— Иду уже! — воскликнул Деанта, прибавив шагу — его разбирало любопытство. Посмотреть на Пустынных вблизи мало кому удавалось, а слухи о них ходили один другого невероятнее. Их даже считали не совсем людьми. Человек не может находиться на дневной жаре. Ночной лютый холод как-то еще можно было пережить, но день в пустыне был смертоносен. Однако, Пустынные как-то умудрялись выживать и под открытым солнцем, не только под кровавой стылой луной… А сейчас уже остывший, но еще не ставший невыносимо студеным воздух был полон запахами зелени и цветов, шорохом и криками животных и птиц… Скоро закроются жесткие кожистые почки и уйдут под землю травы и цветы, спрячутся в норы мелкие грызуны и хищники, забьются в укрытия птицы. И люди уйдут в катакомбы шерга, закрыв наглухо входы и выходы.
Тиво Ньявельт оставил двоих сыновей. Старшего брата Маллен убил лично восемнадцать лет назад. Потому, что Арьен Ньявельт убил отца и подался в столицу, чтобы просить у принцессы-регентши наместничества на Юге. Дал клятву верности, получил войска.
Маллен хмыкнул, вспоминая тот кровавый день у стен Уэльты, когда злое войско Юга, в рядах которого чуть не каждый пятый был беженцем из Западной четверти, разбило врага в пух и прах. Погибших было много с обеих сторон — Вирранду стоило немалых трудов удерживать людей, они рвались в бой как охотничьи псы на добычу. Дай он тогда слабину, победа далась бы куда большей кровью. Но Вирранд Тианальт не знал слабости.
Пленных было мало. Арьен был среди них. Он ползал в ногах у брата, плакал, хватал за ноги, и Маллен, не слушая, чтобы не размякнуть, снес ему голову.
— Теперь мы с тобой одним грехом повязаны, — сказал тогда Тианальт. — Двое братоубийц.
Вот тогда к Тианальту начали прибывать посланцы от всяких сильных людей, предлагая союз, земли, долю богатств и прочее за помощь в достижении престола. А то и просто предлагали корону. И тогда же стали подсылать убийц. Вот после этого Вирранд и решил отослать в безопасное место сестру и сына.
Но пока судьба хранила правителя Юга.
Маллен не завидовал кузену. У него, Маллена, было свое Великое Дело, которого никто другой сделать не мог бы. Даже Тианальт. Когда-то Маллен Ньявельт сбежал из дома, чтобы стать стражем на границе с пустыней, полной тварей и тайн. Теперь, когда ему сравнялось сорок лет, и землю топтало с полдюжины его отпрысков разного возраста и пола от разных женщин, вряд ли кто мог сравниться с ним в его Деле. Он знал пустыню, он чувствовал ее. Именно он первым нашел легендарных пустынных изгоев, и теперь те снисходили до беседы только с ним. Именно ему довелось попасть в Потерянный шерг к Озеру. И именно ему Пустынные дозволили взять себе во владение вот этот, самый северный шерг, который ныне назывался шергом Маллена.
Деанта поднялся в жилье Маллена Ньявельта. Видать, когда-то тут жило куда больше людей, потому как коридоры и галереи были длинны, и много было комнат. Часть коридоров заложили камнем, чтобы не терять тепло. Деанта оставил свой кинжал Ангдару, который сегодня стоял на страже у комнаты Маллена. Ангдара он хорошо знал, как и всех людей шерга, и сражались они не раз вместе, но обычай есть обычай.
Двое Пустынных сидели, скрестив ноги спиной ко входу, завешенному толстой кошмой из шилорожьего войлока, и волосы их в свете очага нестерпимо пламенели. Между ними и Малленом стояла на жаровне чаша с горячим, приправленным пряностями вином. Пустынные не были привычны к этому напитку, но вежество заставляло хотя бы пригубить. Деанта недоумевал, зачем Маллен заставляет их пить это, ведь все знают, что от хмельного они дуреют и впадают в бешенство.
Двое Пустынных сидели перед очагом, один — в стороне, на пятках, положив руки на колени. Он был очень молод, наверное, ровесник Деанте. Худой, жилистый, ярко-рыжий, как все пустынные, и на диво белокожий. Мужчина и женщина, сидевшие перед Малленом, были сильно смуглее, с узкими ярко-голубыми глазами и огненно-рыжими мелко вьющимися волосами, облаком окутывавшими голову. Возраст обоих было трудно угадать — могло быть от тридцати до пятидесяти. Оба поджарые, мускулистые, в свободных штанах и безрукавках цвета пустыни. Обычно они еще надевали поверх широкие плащи, закрывавшие голову и лицо и оставлявшие лишь щелку для глаз. Смертоносные луки и копья они не оставили у входа — то не было в их обычае. Однако, ради уважения к хозяину, они отложили их на расстоянии вытянутой руки.