Радушие Ночных казалось Вирранду скорее холодной вежливостью. Но они вообще были сдержаннее Дневных, не поймешь, о чем думают.
Хозяин, высокородный Ирэйя Эрвинельт, был вдовец. Есть ли у него сыновья или дочери — об этом Вирранд не спрашивал, а хозяин не считал нужным говорить. Хотя они и встречались за ранней и поздней трапезой — хозяин и гость старались приспособиться к распорядку жизни друг друга — но это ничуть не сближало. Хозяин был вежлив и предупредителен, но предпочитал не расспрашивать и сам не говорил лишнего.
Двое пажей — юноши лет пятнадцати — следовали за Виррандом повсюду. Они не спали днем, таскаясь за ним по полупустому холму, зевая, но не сдаваясь. А когда он желал выйти из холма днем — сопровождали его, прикрывая глаза капюшонами. Бедняги.
Темноволосого, широкоплечего с желтыми кошачьими глазами звали Берайя, хрупкого, похожего на девочку зеленоглазого — Йерна. Йерна, похоже, очень страдал от своей внешности и сложения, потому в нем таился какой-то вызов и желание доказать всем, что он не хуже других. Лучше других.
"Делать нечего, так ты начал людей читать, Тианальт, — невесело усмехнулся себе самому Вирранд. — Единственное, что тебе осталось сделать — послать птицу, когда настанет пора выступать". Перед отъездом Вирранд был настолько в заботах, что сейчас, когда цель путешествия была достигнута, и все теперь было не в его руках, он не знал, куда деваться. В голову лезли мысли и воспоминания.
Вот что значит чувствовать себя заложником. С тобой обращаются как с дорогим гостем, но это гостеванье, это безделье, эта тревога при невозможности хоть что-то изменить, на что-то повлиять, сводила с ума.
Ты сделал, что мог и должен был сделать, Тианальт. Тебе не под силу сделать все одному. Признайся себе в этом. Теперь очередь других.
Но, боги, как же тяжко это, когда всегда привык все решать и делать сам!
Еще утомляла пустота в холме в светлые часы — разве что кое-кто из слуг и дневная стража попадались в коридорах холма. Вирранд пытался как можно дольше спать и как можно позже ложиться, но пока удавалось не очень. Так что дни тянулись долго и тоскливо. Скорее бы прибыли за ним из Королевского холма. А пока он выходил и сидел под тусклым осенним небом, под мелким холодным дождем, а порой и мокрым снегом. Настоящие холода еще не пришли, все было мерзко, мокро и серо. Гулять вокруг холма в условном одиночестве скоро надоедало — за ним следили всегда, и вряд ли из-за недоверия. Просто опасались, что вдруг какие-нибудь твари набегут, и конец заложнику. Тогда мокрый, продрогший, злой и усталый Вирранд уходил в библиотеку. Еще дома он себе постоянно обещал — вот расквитаюсь с делами, вот приведу все в порядок и прочту все, что не успел. Часто в беседах даже обычные люди — ну, из знающих грамоту, конечно — разговаривали о записках или путевых заметках, или стихах, или рассказах о чудесах, или повестях о странном, или о романах такого-то и такого-то, и Вирранд чувствовал себя полным мужланом и дурнем необразованным. А ведь он из знатной семьи, и пусть папаша у них с Анье был неважный, все же у них были хорошие учителя. Особенно, у Анье, он сам их нанимал для сестры, чтобы была под стать столичным дамам.
Но читать толком Вирранд не мог — сразу набегали тяжелые думы о том, как справятся Энниельт и Маллен, Лис и Деанта, как они без него.
— Ты что тут сидишь? — послышался суровый детский голос. Вирранд вздрогнул и поднял голову. — Ты Дневной, да?
"Умеют эти Ночные появляться из ниоткуда", — подумал Виранд, разглядывая вошедшую в библиотеку девочку.
— А ты чего не спишь? Ведь день, — ответил вопросом на вопрос Вирранд.
— Не хочу, — сказала девочка. — Ты не думай, я умылась!
— А ты кто?
— Я Тилье, — гордо сказала она. — Тилье Эрвинель.
Вирранд усмехнулся. Забавная девчушка. Вирранд не очень разбирался в детях, так что не мог сказать, сколько ей лет. Может, шесть, может, восемь. Черные волосы девочки были опрятно подстрижены надо лбом, а по вискам и на спине едва доходили до плеч. Бледная, как все Ночные. Только бледность у них нездоровой не назовешь, не кажется она такой. И румянец у них загорается быстро и во всю щеку. Девочка была в темно-синем льняном платьице, поверх которого был надет пестрый запан с множеством карманов. Ноги в толстых носках были всунуты в растоптанные красные кожаные башмачки. В розовых ушах сверкали сережки с маленькими голубыми камушками, и такая же голубая бусина висела на шее на кожаном шнурке.
"Ты не раз пахал чужое поле, Тианальт, — с внезапной грустью подумал он. — Ты даже не знаешь, каков урожай. Есть ли у тебя дети, и сколько их. Разве что про сына Аранте из Уэльты тебе известно. Да и видел ты его всего раза три… Надо будет, как вернусь, поехать к ней. Хотя она и замужем за добрым человеком, все ж ребенок это мой…"