— Она назвала себя королевой? — тихо спросил Сиэнья.
Риама кивнул.
— Был большой праздник… Потом земля взбесилась…
Он долго молчал, тупо глядя в пространство.
— Ну, вот… У нас много болот. Мы кузнецы. Мы знаем ценность болот. Мы оттуда берем железо, мы там выдерживаем железные пруты, чтобы вода выела плохой металл и остался бы самый лучший, а потом куем мечи. У нас лучшие мечи были, господин.
— Я видел тот, что при тебе, — кивнул Ринтэ. — Это и правда добрый меч.
Риама кивнул.
— Я про болота. Мы скоро заметили, что болота начали расти. Сначала медленно, а потом земля просто начала проваливаться под ногами, и на ее месте возникало болото, а в нем твари… Вот и все. Сначала люди стали бежать в города, подальше от болот, от Стены. Потом стали бежать из мелких городов в большие, потому как земля начала проваливаться даже там, где были скалы. Потом… потом госпожа отправилась на болота одна. Когда она вернулась, она сказала, что теперь болота больше не будут наступать, потому, что она заключила новый уговор с богами.
— Боги спят!
Риама закивал.
— Да! Да, она сказала, что только одному из богов есть до нас дело, и что с ним она и заключила уговор!
— Цена?
— Цена, господин… Мерзкая была цена. Мы отдавали тварям людей в великие праздники. Но зато болота не наступали… Господин, понимаешь, когда тебя не трогают, твоих родных, знакомых, как-то еще терпишь. Но когда твоих… Да, сволочь я, надо было сразу, сразу уходить, а мы все сидели — а вдруг пронесет, вдруг все не так плохо? А тогда уж и уходить стало трудно — отлавливали таких, и в болото… Мы, господин, как в ловушке оказались. Ну, когда наших коснулось, пришел совсем край. Либо смириться, глаза-уши заткнуть, либо что-то сделать. Наш Карран болота почти совсем окружили, еще немного — и уж не уйдешь. И мы собрались, перерезали людей королевы и пошли. А болота словно побежали за нами…, - мужчина зажмурился, замотал головой и стиснул зубы, пытаясь не разрыдаться. Ринтэ молчал.
— И вот мы сюда пришли. Тут земля стоит крепко.
Ринтэ кивнул.
— Благодарю тебя, Риама кузнец, вождь своих людей. Скажи всем — вы в Холмах, значит, будете жить по закону Холмов.
Заметив, как напрягся кузнец и как в глазах его мелькнул страх, Ринтэ добавил:
— Мы не приносим жертв тварям. Мы их убиваем. И тебе с твоими людьми придется защищать Холмы и жить там, где я скажу, если ты хочешь моего покровительства и защиты.
Риама выдохнул.
— Это мы всегда, господин, разве не понимаем? Тут все люди работящие, и драться с тварями мы готовы. — Он снова зажмурился и поджал губы, вспоминая свой страшный поход. Из-под опущенных ресниц покатились слезы, он зло выругался и вытер глаза рукавом. — Мы их будем бить везде, как сможем. А я кузнец, я оружие могу делать, и не только оружие…
— Я видел. Ты хороший кузнец, — улыбнулся Ринтэ. — Иди. И передай своим людям мои слова. Я подтверждаю обещания госпожи Адиэ.
Риама неуклюже поклонился и вышел, Один из стражей пошел проводить его.
— Сдается, в Холмах будет дневная стража, — задумчиво проговорил принц.
— С языка снял, — усмехнулся Ринтэ.
***
Так случилось, что к перелому зимы в Королевском холме замкнулся круг Объезда. Асиль поймала себя на том, что жалеет о тех днях, когда Холм был наполовину пуст. Это было какое-то иное время, вырванное из круга бытия. Время, когда было возможно все.
Давным-давно, когда луна была еще белой, в одну такую ночь она вела белую кобылицу по ручью. Тогда она встретила Младшего, и вместе они пережили ужас той ночи, ночи черного всадника на скале. Сейчас ей нужно было вернуться к тому ручью. Почему-то отчаянно нужно было вернуться туда.
Она не взяла с собой никого и не сказала, куда уезжает. Она не боялась тварей — их сейчас почти не бывает вблизи жилья, потому, что король Ринтэ Злоязычный крепко держит землю, а земля держит его.
Асиль ехала сначала медленно, погрузившись в думы, потом все быстрее, потому, что хотелось плакать, а вокруг не было никого и некого было стесняться. Она гнала кобылицу и рыдала, а ветер сразу слизывал слезы с лица. Облака разошлись, и вниз глянула кровавая луна. Ручей был красным, и зловеще-розовым был снег. И ее кобылица, и белые ее волосы казались окровавленными.
— Отпусти меня, — прошептала она. — Милый мой, отпусти меня. Прости и отпусти, пожалуйста. Я уже не хочу умирать. Отпусти меня.
Она плакала и плакала, а кобылица медленно шла по ручью, глухо цокая копытами по камням. Там, где она когда-то подняла глаза и увидела всадника на скале, она остановилась.