— Да, государь. Все будет исполнено.
Ринтэ дал знак, и один из его свиты принес две переметных сумы, чем-то туго набитых.
— Открой, Науринья.
Маг повиновался. Достал из сумы какой-то бурый комок размером с два кулака. Нахмурившись, посмотрел, затем тихо охнул и закусил губу.
— Ты понял.
— Да, государь. Ты мудр. Госпожа Майвэ, наши лошади не будут голодать, твой отец и правда обо всем позаботился.
— Папа…
Ринтэ не смотрел на нее и не говорил с ней.
— Возвращайтесь живыми, — сказал он, взлетел в золоченое седло своего белого коня и, повернувшись, поехал мимо них в сторону Холмов со своей невеликой свитой.
— Папа!!!
— Возвращайтесь живыми! — крикнул он еще раз, не обернувшись, и в голосе его была такая ярость и боль, что Майвэ готова была бросить все и побежать за ним. Ей было страшно и стыдно.
Когда затих цокот копыт, Тэриньяльт встал.
— Мы отправляемся? — не то спросил, не то приказал Адахья, сурово глядя на брата королевы и оскорбителя его господина. Мог бы — зарубил бы.
— Да, едем, — хрипло промолвил Тэриньяльт.
Вирранд Тианальт, блюститель Юга, сразу понял, что случилось что-то огромное и, скорее всего, плохое. Это было понятно по тому, как растерян и испуган был присланный за ним юноша-паж с гербом Полной Луны на рукаве. Он прочел это по каменным лицам и затравленным взглядам стражей. Вирранда поперек всех обычаев и правил вежества оторвали от игры в "четыре провинции" с госпожой Асиль как раз в тот момент, когда госпожа начала одолевать.
И госпожа Асиль, увидев посланца, дернулась, как подстреленная птица, и застыла, а в ее зрачках, мгновенно ставших черными, во весь глаз, плеснулся ужас.
Он уже много раз видел короля Холмов в разном настроении и в разной обстановке, но никогда у него не было такого лица. Тианальт, властитель, командир, человек, которому никто не смел перечить — испугался. Потому, что перед ним сидел старик. Вроде ничего не изменилось — но это был смертельно усталый и какой-то выцветший человек. Как будто он потерпел поражение в битве, в которую бросил все свои силы, и на которую поставил все.
— Ты свободен от слова, Вирранд Тианальт, блюститель Юга, держащий Уговор, — надтреснутым, скрежещущим голосом проговорил Ринтэ, знаком показывая Вирранду садиться. В круглом покое горели жаровни, но Ринтэ было холодно.
— Что случилось, государь?
— Я выполню свое слово. Дам провожатых, чтобы твой племянник прошел и по земле, и под землей и встал на Камень. Ты требовал человека королевской крови в отряд. Ты получишь его. Ее.
Вирранд продолжал смотреть на короля, чувствуя, как по спине ползет неприятный холодок. Слуга налил вина, подал гостю. Вирранд принял чашу почти бессознательно.
— Мой наследник, сын моего брата — исчез. Ушел за белой ланью, и никто не смог найти его. — Ринтэ поднял голову. Глаза его светились красным. — Я никогда… Никогда не отправил бы свою дочь. Никогда! Я бы скорее сам отправился. Но она решила сама, и судьба сыграла против меня. Мне хочется разорватьтебя в клочья, Тианальт. Это ты привел в Холмы судьбу. Ты. Твоя вина.
Вирранд не знал, что сказать. Все было верно — но несправедливо.
— Ты опять не смог убежать от судьбы, брат, — послышался сзади голос.
— Я не звал тебя, Асиль.
— Я пока еще королева Холмов, брат. Как думаешь, мой сын мне не так дорог, как тебе дочь?
Ринтэ встал. Он казался страшно худым, одежды болтались на нем как на скелете из сказок лохмотья.
— И что?! Что ты хочешь сказать?
— Судьба вступила в игру, ты сам сказал.
Асиль обошла жаровню и села на подушки между Ринтэ и Виррандом. Ее лицо казалось острым и прозрачным.
— Я пойду к Сэйдире, — сказала она, немного помолчав. Ее голос стал тоненьким и тихим. — Нам надо вместе поплакать.
Она выскользнула прочь, взметнулись черные рукава и белые волосы — оромная ночная бабочка. Исчезла.
Воцарилось молчание. Затем Вирранд осмелился заговорить.
— Что бы там ни было, слово остается словом. Я сказал — я здесь, пока не вернутся те из Холмов, кто ушел к Камню. И я остаюсь, как бы мне ни хотелось вернуться.
Ринтэ ничего не ответил.
Вирранд поклонился и вышел. Остановился за порогом, не зная, куда идти дальше.
Все рушилось.
Судьба вступила в игру.
АНДЕАНТА
Андеанта, сколько бы ему ни рассказывали о мире за пределами Пустыни, никак не мог привыкнуть к тому, насколько милосердны здесь дни и ночи. Ни лютой стужи, ни испепеляющей жары, от которой начинают дымиться волосы. И сколько угодно воды. И пусть тварей здесь и днем, и ночью куда больше, чем в Пустыне, пусть говорят, что земля теряет силу, что урожаи все скуднее, а времена года и день с ночью перемешиваются, все-таки жизнь здесь была в сотни раз легче. Земля Южной четверти была милосердна к людям. Все говорили — потому, что Тианальт блюдет Уговор и Правду. "Великий Тианальт, — повторял про себя Деанта. — Мой дядя".