Родители детей настаивали, чтобы Питера исключили из школы. Он стал парией.
Однажды сын додумался засунуть дохлую кошку в водосточную трубу дома, где жил его одноклассник, — и весь дом провонял. Потом «склеил» двух маленьких девочек, намазав им руки суперклеем. Малышки два дня боялись сказать об этом папе и маме, ходили повсюду вместе, даже в туалет. Узнав об этом, их родители получили нервный срыв: из-за морального ущерба и собственного невнимания к детям.
Лицо у Питера было страшное — все в рубцах от угрей и прыщей. В пятнадцать лет я отправила его на пластическую операцию, чтобы взрослую жизнь он начал с нормальным лицом (а то какая девушка захочет с ним целоваться!). Но уродство все равно сохранилось на каком-то подсознательном уровне — взглянешь на Питера и пугаешься.
Питер все время мастурбировал. Вроде бы все мальчики рукоблудствуют, но мне до смерти надоело видеть комки спермы на дне унитаза; бесили и простыни — твердые от спекшегося семени.
Питер воровал из магазинов журналы жесткого порно, зачитывался опусами некрофилов и копрофилов… Как вспомню, до сих пор блевать тянет. Я водила его на прием к психиатру, и там он ради шутки «признался», будто занимался сексом со мной.
Ну откуда в ребенке взялось ТАКОЕ?!
Возможно, тому есть причины и оправдания. Возможно, виной тому я. Я была слишком занята: боролась с «Мечтами о будущем», лечилась, возвращала себе кожу, а про сына не помнила. Я приходила домой за полночь и, конечно, боялась мести врагов: думала, ко мне пришлют киллеров, и те для забавы сначала изнасилуют меня в моей же постели, потом убьют — и возьмутся за сына.
Я превратилась в параноика, напивалась в стельку, глотала антидепрессанты, без меры колола себе омолаживающие препараты. Я стала ничтожеством с ребенком на руках. О чем только я думала?!
Это я во всем виновата!
Но со временем Питер изменился, лицо его разгладилось, он улыбался часто и охотно. В семнадцать Питер был харизматичным юношей, научился мне льстить. Вырос в этакого маминого сыночка. Скажет мне доброе слово, а я прыгаю от восторга.
Ему было зверски интересно все, чем я занималась. Он ездил со мной по миру: в Европу, в Египет и другие африканские страны. Вместе мы гуляли по Парфенону, и Питер вел меня под руку, словно муж. Однако он оставался моим сыном — милым, забавным сыночком.
На какое-то время я забыла о его темной стороне. Баловала. Он ни в чем не знал отказа. Я никогда не спорила, хотя порой мысли Питер высказывал дикие. Как я гордилась им, когда он поступил в Оксфорд учиться на врача. А когда его оттуда вышибли за драку, гордилась, как быстро он устроился на курс экологов в Лондонском городском университете. Из него Питера тоже выгнали, но ведь как скоро он нашел себе работу в Сити!
Потом его уволили за растрату клиентских вкладов, но я все равно гордилась, потому что Питер, презрев позор, вернулся домой. Он целыми днями валялся в постели, пил и каждую ночь приводил разных девушек. В общем, был счастлив. Большего мне и не хотелось.
Через год ничегонеделания Питера арестовали якобы за изнасилование девушки, продавщицы из магазина. Они оба принимали наркотики и познакомились, наверное, ночью в погоне за кайфом. Девчонка подала в суд, а Питер настаивал, что все было по обоюдному согласию. На теле «пострадавшей» обнаружили синяки, и полиции того хватило. Но я дернула за ниточки, подкупила родителей девушки, чтобы их дочь изменила показания.
Да, Питер мог обойтись с ней грубо, но ведь у него такая душевная травма с детства!
А через год… через год Питер рассказал, что в ту ночь был трезв как стекло, выследил обдолбавшуюся девчонку (ведь такая не стала бы сопротивляться), привез к нам домой, привязал к кровати и изнасиловал, записав все на пленку. Потом он эту запись просматривал и мастурбировал. Даже предложил, сволочь, посмотреть это «кино» мне.
Питер так объяснил свою теорию: женщины якобы должны признать превосходство мужчин, проникнуться духом полного подчинения. А изнасилование только ускоряет этот процесс.
Я сразу распознала симптомы психопатии. Идти к врачу Питер наотрез отказался. Он не дал мне обратиться в полицию, убедив, будто на мне — часть вины. Я и по сей день считаю себя соучастницей того изнасилования; словно бы, любя сына, разделяю с ним его грехи.
Но именно из-за любви я прощала Питеру все, именно из-за любви продолжала его покрывать. Я верила, будто в нем есть хоть капля святого. В конце концов, с Питером всегда было приятно, даже здорово пообщаться.
Потом он на какое-то время примкнул к партии неонацистов и голосовал за Тотальный исход мусульман с Земли. Дружил с фашистами, мошенниками, клиническими психопатами… Содержал гарем смазливых девиц, гулявших с другими мужчинами (с которыми Питер своих «наложниц» сам и сводил).
Мы сохранили прекрасные отношения, даже когда он съехал от меня на другую квартиру (за которую платила я) и наделал долгов в десятки тысяч фунтов стерлингов. Потом какая-то пятнадцатилетняя девчонка плеснула ему в лицо кислотой (совершенно беспричинно, утверждал Питер), и мне пришлось раскошелиться на пластическую операцию. Девчонку после убили, но подозревать сына у меня причин не было (на всякий случай я даже не стала ничего проверять).
Бывало, Питер попадал в тюрьму, но больших сроков ему не давали — только за пьяные дебоши, драки, расистские выступления, сексуальные домогательства и неуплату по счету в ресторане. Питера еще дважды обвиняли в изнасиловании, но до суда дело не доходило. У полиции наверняка имелось досье, и они ждали от меня одной фатальной ошибки.
Я ни в чем не упрекала Питера. Только берегла, защищала — такова была моя любовь к нему, моему маленькому сыночку.
Но в конце концов, когда я была уже Президентом, полиция сформировала особую следственную группу, которая взялась за Питера. Его подозревали в вымогательстве, онлайн-мошенничестве с банковскими операциями; вспомнилось и старое обвинение в изнасиловании. Я ведь служила в полиции, и потому сумела влезть в базу данных этой группы и следить за ходом расследования. Питеру грозили серьезные неприятности, и тогда я наняла хакера, чтобы тот стер все материалы по делу моего сына, а заодно велела министру внутренних дел распустить группу, заняв ее членов делами поважнее.
Потом вне очереди устроила Питера в экипаж исследовательского корабля. Питер даже не подозревал, как близок был от суда и долгого-предолгого тюремного заключения. Поэтому стал умолять меня, чтобы я умоляла его остаться. Но я на уловку не поддалась.
Мы устроили прощальный ужин в ресторане небоскреба «Свисс-ре», откуда открывался вид на весь Лондон.
— Ты такой смелый, — говорила я Питеру. — Намного смелее меня.
— Может быть…
— Твою бы храбрость остальным, — продолжала я льстить. — И твою правоту, уверенность, иначе нам никак не достичь других звезд и планет. Только если все юноши и девушки станут рисковать жизнями ради всеобщего блага.
— Да, но… я сомневаюсь, — испуганно сказал он.
— Это естественно. А ты представь необъятные просторы космоса, такие манящие!
— Но что, если у нас ничего не выйдет, вдруг мы не найдем подходящей планеты для заселения?
— Пригодных планет множество! Да и техника шагнула далеко вперед. Раньше на терраформирование уходило сто лет, теперь же — лишь двадцать.
Питер совсем приуныл. Жаль, я не могла его в тот момент сфотографировать.
— Думаешь, я должен лететь, да?
— Мне тяжело тебя отпускать, — лучезарно улыбнулась я. — Но… да, ты должен.
Пусть мой мальчик вырос не идеальным, но он готов был сделать ради меня все, что угодно. И в ту минуту я им гордилась. Он убил бы, если б я попросила. Но требовалось только покинуть Землю.